О-О

Мамарита выглянула за перегородку, в оконный проем. Демонстрация закончилась; там, где еще недавно шумели две дюжины крикливых активисток, одиноко стояла будка, в окошке торчала голова скучающего охранника. Все вроде было по-прежнему, но Мамарита знала, что это не так. Мерзкий призрак Ясмин витал над опустевшим перекрестком – дьявольская тварь нашла ее даже здесь, в этом последнем убежище, и теперь уже точно не отпустит.

Она отвернулась от Ясмин; бетонная стена холодила плечо, напротив уходила вверх лестница. Мамарита машинально сориентировалась – ну конечно, это уровень Би-восемь, вход в осиротевшие апартаменты Барбура. И не только… Мамарита горько усмехнулась – дети почему-то убеждены, что на трех верхних этажах проживает таинственное О-О. Она никогда не верила в подобные глупости. Нет ничего кроме Случайности, и Вероятность – пророк ее. Лживый пророк.

А вот Натан… Натан не то чтобы верил – сомневался. Обстоятельный во всем, он не любил делать выводы на основе неполных данных.

– Нет, Рита, – говорил он, – я бы согласился с тобой, если бы хаос царил во всем. Но это не так – есть и неизменные вещи, абсолютно неизменные. Они повторяются из раза в раз.

– Ну и что? – смеялась она. – Когда игроку идет удача, он тоже раз за разом выбрасывает «орла». «Раз за разом» не означает «всегда».

– Да брось ты свои игральные примеры, – сердился Натан. – Чуть заходит разговор о случайности, так вы сразу вспоминаете монету или кубик. Найдите уже что-нибудь поновее. Давай возьмем нашу любовь к сыну – разве она подвержена законам вероятности?

– А вот это уже запрещенный прием! – возмущенно отвечала она.

А собственно, почему? Почему запрещенный?

Ведь это чувство действительно было абсолютно, неизменно и повторяемо не просто «из раза в раз», а именно что «всегда», при любых обстоятельствах? И, коли уж подобная неизменность верна по отношению к столь эфемерной вещи, как человеческое чувство, то стоит ли сомневаться, когда речь заходит о камнях и планетах?

Давно они велись, эти разговоры – даже не в прошлой, а в позапрошлой жизни – счастливой, размеренной, полной света и радости. Тогда они казались отвлеченными, книжными – развлекательным умствованием, не более того. И вот теперь, трижды убитая, лишенная всего, загнанная в угол, сидит она на пороге воображаемого О-О и на полном серьезе прикидывает – не призвать ли к ответу его, несуществующего…

Потому что если она была не права в том споре с Натаном, если она не просто малый процент, особо невезучая точка на графике статистического распределения, если всему-всему в мире есть причина и резон, то нельзя не спросить Его, на тех резонах сидящего: «За что?» За что Ты навалил на меня столько бед, Господи? Чем я так провинилась перед Тобой и перед Твоими важными причинами? А дети – в чем виноваты дети, будь они менашами или усама-мухаммад-исламами?

Мамарита тяжело поднялась с ящика, нащупала на поясе фонарик. Она не испытывала страха – теперь она чувствовала лишь бесконечную горечь, усталость и горечь. Она просто продвигалась вперед, к возможному ответу, протискивалась по узкому лабиринту, обходила провалы, перелезала через препятствия, отыскивала проходы, ведущие дальше. Она шла сквозь темноту, сквозь остановившееся время и… не встречала никого. Хозяин, если таковой вообще существовал, не выходил к ней навстречу. Наверно, О-О просто боялся посмотреть ей в глаза. Она поняла это, когда обнаружила, что ходит по кругу, повторяя один и тот же маршрут. И тогда, остановившись посреди большой комнаты, полной странного сладковатого запаха, Мамарита сказала громко и внятно – так, чтобы Он точно расслышал.

– Послушай, – сказала она. – Скорее всего, я говорю в пустоту, но все равно – послушай. Вероятно… – видишь, я снова говорю «вероятно»… Вероятно, я не заслуживаю объяснений. Допустим. Но я не заслуживаю и подобного презрения. Я не заслуживаю этой издевки, слышишь? Ты даже не пускаешь меня на крышу, куда смог подняться тот бедный мальчик. А почему? Почему? Ведь он страдал неизмеримо меньше меня. А-а… я знаю почему. Тебе наплевать на страдания, так? Ты вообще не принимаешь в расчет наши крошечные муравьиные беды… Тебе важна только вера, так? Веришь – пожалуй на крышу; не веришь – бегай по кругу в темноте, как слепая лошадь. Так? Молчишь… Но мне некуда больше идти.

Мамарита устало провела ладонью по лицу.

Нет, слез не было – даже злых.

– Мне некуда больше идти, – повторила она почти заискивающе. – Я хочу умереть, слышишь? Сделай так, чтобы это произошло поскорее. Ведь ты, говорят, всесилен… Давай заключим сделку: позволь мне умереть сегодня, а я… а я тогда поверю. Совсем ненадолго, на самую последнюю секундочку, но тебе ведь все равно, у тебя ведь нет времени… Ну как, согласен?

Непроницаемая темнота вокруг нее молчала, не нарушаемая ничем – ни шагом, ни шорохом, ни словом.

16