О первых началах

Таким образом, подобное разделение не допускает расторжения объединенного до такой степени, что сохраняет его нерасторжимым или, вернее, отделенным от отделенного; значит, оно нерасторжимо и в этом смысле. Поэтому разделение является таковым вообще — по крайней мере, тогда, когда взаимная связь представляется целостной и соответствующей имени и тому предмету, к которому такое имя относится, но на самом деле не остается одной и той же, и когда она устанавливается как раз деленное, тогда же возникает и как нерасторжимость, а когда она является раздельностью, тогда же выступает и как нерасторжимое, причем сама по себе остается именно нерасторжимостью. Вообще же, если мы даем имя самому разделению так, как будто оно является какой-то вещью среди других, необходимо иметь это в ви-ду, поскольку имена принадлежат к определенному и эйдетическому[613]. Потому-то, когда мы говорим, что материя отделена от эйдоса, логический вывод мы делаем правильный, но, конечно же, имя даем не в согласии с истиной[614]. Вот что нужно сказать об этом.

2.2. Апории, относящиеся к выходу за свои пределы

74. Коль скоро разделенное появилось на свет от нерасторжимого, а мы утверждаем, что всякая возникающая вещь, будучи пребывающей, совершает выход за свои пределы и вслед за тем вновь возвращается к тому состоянию, с которого начался этот выход, и поскольку мы говорим, что три соответствующих состояния — пребывание, выход за свои пределы и возвращение — следуют одно за другим, давайте выскажем связанные с ними апории, и в первую очередь вот какую: необходимо ли, чтобы появляющееся на свет возникало, располагаясь ранее в том, что производит его на свет, а до нее — еще и ту, почему мы говорим, что пребывание соотносится с причиной. Ведь оно, разумеется, не имеет отношения ни к месту, ни к порядку, ни к чему-то первому — так разве будет оно в каком бы то ни было смысле чем-либо возникшим? Ибо пусть речь у нас сейчас пойдет о выходе за свои пределы появившегося на свет, так как те же самые, что и в данном случае, выводы можно было бы сделать и о посредствующем при разделении[615].

Итак, не получается ли, что причина, являющаяся первой и потому пребывающая, сама уже стала третьей[616] и таким образом совершила выход за свои пределы? Это невозможно: она выступает либо как первая, либо как третья. Так не означает ли пребывание в последнем случае того, что третье не лишается своеобразия произведшего его на свет, но, сохраняя это своеобразие в себе, во главу угла ставит некий собственный признак, в силу чего и возникает, например, в случае живого существа — человек, а в применении к сущности — жизнь[617]. В самом деле, жизнь — это и есть определенная сущность, как и ум — таковая сущность и жизнь одновременно[618]. Ведь особенное всегда дополняет общее или появляется от него; стало быть, возникшее сохраняет своеобразие породившего его.

Однако если это так, то прежде всего следует говорить не о том, что возникшее остается в пределах особенного, а об одновременном с возникновением его появлении; Далее, что касается того появившегося на свет, которое мы называем общим по отношению к породившему, то либо оно само появилось на свет, пребывая собой, и так до бесконечности[619], либо вообще не следует говорить о том, что возникающее выходит за свои пределы как пребывающее собой и, значит, нет необходимости в том, чтобы существовало его особенное. Если же пребывает собой его общее, тогда то, что мы называем возникшим, вовсе не пребывает собой; в настоящем же исследовании речь шла о том, пребывает ли выходящее за свои пределы. Впрочем, я вообще не допускаю разговоров относительно пребывающего, поскольку от порождающего отнюдь не обязательно появляется на свет то, что будет ему единоприродно (рассмотрение этого вопроса, приводящее к полному замешательству, мы проведем немного позднее[620]), хотя, пожалуй, указать на то, что находится в таком положении, будет непросто, и раз это не относится к некоторым вещам, то не присуще и всем им вместе взятым.