О первых началах

Следовательно, всякая вещь, вышедшая за свои пределы, пребывает в рамках своей природы и в границах собственных причин. То же, что не пребывает, никогда и никоим образом не будет тем, от чего, как говорят, оно произошло[632]; потому-то оно и не совершило выхода за свои пределы,— ибо кто мог бы сказать, что никогда и никоим образом не сущее произошло от сущего?

2.3. Апории, связанные с возвращением

75. Итак, допустим, одно будет выходом за свои пределы, а другое — пребыванием, и пусть одно, как и было сказано, всегда сочетается с другим. Как же в таком случае к ним присоединяется и возвращение? Каково оно и какую пользу приносит тому, что вышло за свои пределы? То, что ему стоит существовать, очевидно, ибо оно, похоже, открывает обратный путь ввысь; всякий же такой путь является делом того, что уже вышло за свои пределы, так как он недоступен для того, что выхода еще не совершило: оно пока пребывает в предшествующем и у него нет нужды в возвращении к нему. В самом деле, пребывание лучше возвращения, а разве то, что владеет лучшим, может нуждаться в худшем? Таким образом, возвращение является действием вышедшего за свои пределы. Что же такое возвращение? Как еще можно было бы его назвать, если не восхождением появившегося на свет к тому, что его породило? Действительно, возвращение противоположно выходу за свои пределы; оно есть как бы его исправление и отвержение (άνάλυσις). Итак, в своем возвращении душа отвергает выход за свои пределы. Однако если это так, то в результате возвращения она уже не будет тем, что совершило выход за свои пределы, поскольку, если бы она вернулась, то перестала бы занимать подобное положение. Пожалуй, с душой случается либо одно, либо другое[633]; что же касается вечных предметов, то с ними происходит одновременно и то и другое, причем как одно и то же. Стало быть, разве не является собственным признаком всякого возвращения уподобление рожденного родителю, так же как для выхода за свои пределы — его превращение во что-то иное? Ведь выход за свои пределы — это что-то разделяющее, а возвращение — соединяющее и возводящее третье к первому, подобно тому как выход сводит первое к третьему.

Давайте же рассмотрим то, что мы иногда утверждаем по данному поводу. Мы говорим, что появившееся на свет возвращается, конечно же, как пребывающее в бытии вышедшим за свои пределы; следовательно, возвращающееся становится в самом себе ближе к произведшему его на свет, чем возникшее, и вслед за качеством выхода за свои пределы обретает качество возвращения,— так как и то и другое должно лежать в его основе в виде сущности; то же, что возникает раньше, всегда лучше, нежели последующее, и именно так будут соотноситься качества выхода за свои пределы и возвращения. Следовательно, в результате возвращения не происходит приближения к прародителю в большей мере, чем в результате выхода за свои пределы. Если появившееся на свет, как это было показано выше, пребывает, то разве оно испытывает нужду в возвращении, коль скоро уже достигло уподобления высшему в смысле пребывания? Если же возвращение является повторным обретением пребывания, то и оно, пожалуй, будет вот этим самым пребыванием, но следующим за выходом за свои пределы, и не укажет ни на что другое, третье, так как не создаст ничего иного по сравнению с пребыванием. Впрочем, в согласии с самим смыслом данного понятия, «возвращаться» — это нечто отличное от «пребывать». В самом деле, последнее подразумевает стремление рожденного быть тем же, что и породившее, подобно тому как выход за свои пределы означает, что .рожденное следует за породившим. Напротив, в возвращении рожденное испытывает влечение к породившему, оставаясь тем не менее самим собой, при том, что и то не покидает собственные пределы. Ведь испытывающее влечение соотносится с предметом этого влечения как одно с другим и само в результате выхода за свои пределы всегда является другим такому предмету. Стало быть, возвращение, скорее, оказывается влечением вожделеющего третьего[634]. Действительно, при пребывании такого влечения еще нет, ибо то, что могло бы его испытывать, пока не отличается от предмета этого влечения. Нет его, разумеется, и при выходе за свои пределы, поскольку само расторжение и разделение двух вещей направлено <вовсе не> на то, чтобы одно испытывало стремление, а другое было его предметом. <Возвращение> совершается скорее всего для того, чтобы третье, отпав от первого, позднее возжелало его вследствие страсти к исконной природе. Потому-то возвращение и не создает пребывания, но добивается того, чтобы издали вкушать от породившего его явственного предмета стремлений; поэтому выход за свои пределы прекраснее возвращения, ибо он дарует третьему саму сущность, возвращение же — лишь завершенность.