О первых началах

76. Итак, пребыванием оказывается природа первого, слитая с третьим, выходом же за свои пределы — отпадение третьего от первого. Ни то, ни другое не является чистым: отпадение не пребывает пустым и оторванным от собственной причины, а природа первого, заложенная в третьем, не отвергла выхода за свои пределы полностью и одновременно не допустила окончательного изменения появившегося на свет и того, что называется его переходом в другой род. Однако из этих двух подобий стихий образовалось третье как законнорожденное дитя первого и как то, что в собственной изменчивости содержит названную природу. Возвращение же является состоянием и обликом третьего, рассматриваемого как таковое, а не как пребывающее и не как выходящее за свои пределы; скорее всего, оно есть единство этих двух стихий[641], так же как и собственно возращение выходящего за свои пределы к пребывающему, благодаря которому возникает слияние этих стихий и в результате которого появляются еще и сам характер и вид третьего. Потому-то возвращение и есть действие, присущее одному лишь третьему; впрочем, оно также называется дарующим собственное качество и возводящим появившееся на свет к пребывающему, так как выходящее за свои пределы в третьем приходит к незыблемому в нем, а само третье — к первому, поскольку вышедшее за свои пределы в качестве пребывающего располагается в первом.

Ты видишь, что в третьем, в согласии с его сущностью, эти три подобия стихий[642] слиты между собой, что они как три образуют некое целое и, конечно же, действуют в отношении его трояким образом: как пребывающее в себе, как выходящее за свои пределы и как возвращающееся к себе. Ведь это — три стихии его сущности, и каждая из них воздействует на целое и друг на друга вместе взятых. Итак, целое и части остаются собой вследствие стихии пребывания, в свою очередь появляются на свет вследствие стихии выхода за свои пределы, а возвращаются к себе вследствие стихии возвращения. Стало быть, третье одновременно и пребывает в себе — как заложенное в нем собственное свойство пребывания,— и уходит от самого себя, и возвращается к самому себе.

Впрочем, конечно же, эти три стихии, как говорят, сохраняют свое значение и в отношении первого. В чем же здесь отличие? Скорее всего в том, что отделение третьего оказывается двояким: от первого — поскольку оно принадлежит именно третьему, и от самого себя — поскольку это третье в самом себе оказывается множественным и становится не просто третьим, а триадическим — как явленная в нем триада. Однако всякая триада есть также и монада — та, которая во всех отношениях предшествует этой триаде. Поэтому в качестве последней третье выходит за свои пределы, в качестве монады пребывает в самом себе, а как единство триады и монады — возвращается к себе И если бы кто-нибудь говорил что-либо подобное, то он не слишком отклонился бы от истины, поскольку в этом третьем триадическое оказывается причиной возвращения (ибо возвращение — это третье), диадическое — выхода за свои пределы (так как выход за свои пределы — второе), монадическое же — пребывания (поскольку пребывание среди трех обсуждаемых вещей оказывается первым). Итак, вот иное рассуждение. Что же касается первого, то оно пребывает в себе, поскольку никак и никоим образом не отстоит от себя и возвращается к себе, ибо отстоящее в названном возвращении уже соприкоснулось с неотстоящим.

Стало быть, является ли его возвращение одним или двумя: к самому себе и к тому, что ему предшествует? Похоже, по тому, что лежит в его основе, возвращение одно, а по самому сочетанию названных предметов их два[643]. В самом деле, в той мере, в какой, как было сказано, третье при возвращении охватило самое себя в завершенности, оно вернулось к себе; в той же мере, в какой оно установилось как целое, само по себе законченное и совершенное, оно уподобилось тому, что ему предшествует, поскольку последнее прежде него является само по себе совершенным и владеет некой собственной частной природой, так как третье создало себя самое в соотношении с тем самым первым (ведь именно это в каком-то смысле и есть возвращение), а в первую очередь потому, что рожденное было создано таким, каким его пожелало создать породившее его. Следовательно, благодаря самому своему возникновению то, что есть, одновременно совершило возвращение и к самому себе, и к предшествующему ему.

Выход же за свои пределы подобен возвращению. Действительно, само то, что есть, появляется и от самого себя — как разделенное в самом себе, и от предшествующего ему,— ибо то, что есть, существует и как то, и как другое, поскольку и возникло оно и как то, и как другое; впрочем, оно появилось еще и под действием причины, но в качестве составного, так как это самое возникшее есть все то, что оно есть, именно как составное,— поскольку его обособление от первого произошло в согласии с третьим разделением, а явило оно себя как разделенное в себе.