О первых началах

Однако в таком случае у нас останутся в силе предшествующие рассуждения: что появившееся на свет не пребывает и что пребывающее не появляется на свет, и в дополнение мы скажем, что не вполне появилось на свет то, что, как мы говорим, обретает свое бытие в завершенности выхода за свои пределы, что не в полной мере пребывает то, что появилось на свет, оставаясь пребывающим, и что они никак не будут отличаться от возникающего в момент самого выхода за свои пределы, если только оно будет целостным в том и другом отношении. Если же то и другое пребывает, а выходит за свои пределы лишь отчасти, то разве, помимо перечисленных своих свойств, они не окажутся еще и делимыми, коль скоро имеет место и развертывание сверху вниз? Похоже, наша мысль разделяет вещи, сами по себе неделимые[627]; на самом деле следовало бы мыслить их так, как это должно по отношению к ним, а не так, как это положено нам. Кроме того, необходимо преобразовать человеческое мышление и приучить его упрощаться и расширяться для восприятия соответствующей им истины, насколько это возможно.

Так вот, я говорю, что появившееся на свет как целое пребывает в том, что его породило,— в качестве, конечно же, некоторым образом самого того, что появилось на свет, потому что оно более всего подобно своему прародителю и родственно ему и как бы является им самим, так сказать, в третьей мере нисхождения[628]. В самом деле, даже когда один эйдос возникает от другого, их различие, разумеется, проявляется как разница родственного и единоприродного и расстояние между ними не столь велико, как то, которое мы определяем для рассеянных в нашем мире предметов по отношению к ним[629]. Таковы ум по отношению к жизни, душа по отношению к уму и жизнь по отношению к сущности, так что узревшему это в первый момент могло бы показаться, будто последующее и есть само то, что предшествует, и в особенности это относится к ближайшему, но отчасти — и к тому, что расположено дальше, даже если бы это последующее было низшим среди возникающего от единого. Ибо ничто из рождающегося не появляется как никоим образом не принадлежащее к одному племени с тем, что производит его на свет, как постороннее ему или как то, что не объемлется его прародителем, будучи собственным для него. Если же разница в именах и различие в частных представлениях приводят к ложному предположению об их полной разобщенности, то это не имеет никакого отношения к связанной с ними истине. Действительно, в данном случае, когда речь идет о родившемся от своего прародителя как о нем самом, оно оказывается вышедшим за свои пределы, а когда оно рассматривается как происходящее от того — пребывающим, так как благодаря прародителю появляется не какой-то случайный признак появившегося на свет, а его сущность[630] что же касается прародителя, то он есть само то, что без какого-либо преуменьшения следует за ним,— ведь это его законнорожденный потомок, поскольку если бы сын более всего походил на собственного отца, то из них двоих один был бы именно сыном, а другой — отцом и облик их был бы почти одинаков.

И пусть кажется, будто рождение приводит при этом к появлению чего-то принадлежащего к иному виду,— все равно необходимо четко уяснить себе, что и иные по виду вещи в данном случае по природе более родственны между собой, чем одинаковые по виду в нашем мире[631]. Таким образом, ум, поскольку он-то и появился на свет от сущего, будет третьим после первого, почти первым сущим, но в третьем чине,— ибо само третье и триада есть природа ума; второе же некоторым образом является всем тем, чем бы и каковым бы ни было первое, за тем лишь исключением, что в одном случае преобладает единство, а в другом — раздельность.

Вообще же, если применительно к вещам одного порядка, логически противопоставляемым друг другу, мы говорим одновременно о единстве и раздельности и о тождественности и инаковости, то в отношении порождающего и порождаемого мы тем более скажем, что они являются и иными, и тождественными друг другу, и что они одновременно и отделены друг от друга, и объединены между собой. Стало быть, о подобных вещах в качестве тождественных и объединенных подобает говорить как о пребывающих, а в качестве инаковых и разделенных — как о вышедших за свои пределы. Значит, каждая из них — вплоть до прошедших свой путь с начала до конца — как целое одновременно и пребывает, и выходит за свои пределы, но уже в большей или меньшей степени: там, где властвует пребывание, в применении к ним трудно найти раздельность, там же, где владычествует выход за свои пределы, нелегко усмотреть единство. В самом деле, в результате и мы, испытывая стремление к этому, ложно приписываем первому в выходе за свои пределы совершенную рассеянность, хотя даже среди низшего она существует не вполне.