О первых началах

Таким образом, эта самая триада как последовательность определенных понятий оказалась внутренне противоречивой совершенно справедливо. В самом деле, слово «сущность» указывает только на то, чем является каждая вещь[716], даже если бы кто-нибудь рассматривал как нечто определенное и тем самым как ипостась само знание, и то же самое относится к жизни, даже если бы речь шла об уме, а значит, и к благу, красоте и справедливости, и все то, что есть сущность, оказывается результатом сущего-в-себе. Что же касается жизни каждой вещи, то она есть как бы кипение всякой сущности, в каждом случае восстанавливающееся и укрепляющееся благодаря самому себе в направленном вовне действии, если только подобное определение может наглядно представить то, о чем мы говорим. Когда же она сплетается с иным видом и обращается на иное, то в ней можно усмотреть и другие действия и особенности, и в их числе само знание. Потому-то по отношению к сущности жизнь выступает как сила, а знание — как энергия; впрочем, имеются и познавательные, точно так же, как и жизненные, сила и сущность. Стало быть, в пребывании собой возникла сущность, в соотнесенности с иным — знание, а как средняя между ними — не в обращенности к иному и не в собственной неколебимости — так называемая жизнь, которая из-за своего срединного положения и является, конечно же «исследованием» (τό ζητεϊν) и «кипением» (τό ζέειν)[717]. Почему же ум оказывается третьим? Если он обретает сущность в качестве знания, то «мыслить» означает то же, что и «познавать», потому что знание, как было сказано, противоположно жизни; если же понятия «мыслить» и «мышление» указывают путь для восхождения к сущему — о чем речь шла выше,— который есть возвращение или разделение, то ясно, что ум — третий вслед за жизнью и сущностью, ибо последняя неописуема, ум предстает в виде определенных понятий, жизнь же занимает промежуточное положение. Помимо этого, ум, став вместо единого и объединенного многим, уже пребывает разделенным, сущность однородна и нерасторжима, жизнь же располагается посередине и в этом смысле.

Итак, ко всему сказанному необходимо добавить, что пребывание, выход за свои пределы и возвращение логически противостоят друг другу. И если мы возьмем одну и ту же вещь, то она будет обладать всеми этими тремя энергиями. В самом деле, она либо пребывает в спокойствии, либо некоторым образом изменяется, либо вновь стремится к спокойствию. Например, тело либо пребывает здоровым и находится в состоянии согласия с природой, либо приходит в противоречащее природе

состояние, либо вновь возвращается в состояние согласия с ней. Если же в связи с тождественным и иным в вещи мы будем исследовать и ее разделение на три части, то скажем, что последние либо сосуществуют с ней, либо отпадают от нее, либо вновь возвращаются к ней[718].

3. Умопостигаемое и множественное

3.1. Стихии, части и виды

85. Опираясь на проведенное рассмотрение, необходимо исследовать и то, что было сказано относительно умопостигаемого и совершенно объединенного: обладает ли оно какой-либо раздельностью в самом себе и соответствует ли ему последовательность первой, промежуточной и низшей плером, являются ли эти плеромы, как говорят философы, сущностью, жизнью и умом или, как утверждает большинство теологов, ведя речь о большем числе умопостигаемых начал, чем-то иным, или же отеческой триадой, которую воспевают халдеи[719]. И если бы мы вознамерились провести такое исследование надлежащим образом, то нам необходимо было бы вновь вернуться в рассуждении к рассмотрению многого и множества. Ведь именно тогда, пожалуй, станет ясно то, соответствует ли этому самому умопостигаемому множество или нет, а точнее, то, в каком отношении оно будет ему соответствовать, а в каком — нет.

Итак, все люди ясно представляют себе и так и именуют многим то, что отстоит друг от друга и в пределах чего каждая отдельная вещь существует сама по себе в собственных границах, пребывая именно вот этим и желая быть и называться лишь тем, что она есть; к этому, как мы говорим, стремятся виды.

Кроме того, о многом говорят и как о частях[720]. В самом деле, по природе не свойственно существовать одной лишь части чего-нибудь, их должно быть, по крайней мере, две; стало быть, части являются многим. Отличие от видов в данном случае в том, что части не желают пребывать самостоятельно и принадлежать лишь самим себе, но всегда существуют во взаимной связи между собой и с целым, причем в пределах последнего; начало разделения для них заложено в самом выделении частей, однако они не отстоят друг от друга в собственной определенности и, кроме того, обладают сущностью наряду со своей тягой друг к Другу и к целому; важнейшим проявлением этого оказываются так называемые гомеомерные части[721].

В третьем смысле о многом говорят как о стихиях. Действительно, то, что образовано из стихий, также не может создать только одна из них и на это способны, по крайней мере, две.