О первых началах

Какая разница между частями и стихиями?[722] Одна — это та, что части всегда состоят из тех же самых стихий, что и целое. В самом деле, части состоящего из стихий, например жилы, есть те же самые четыре стихии, что и у любой ее части. При этом сами стихии, например огонь и земля, являются более простыми, чем какая бы то ни было часть, даже та часть жилы, которая кажется мельчайшей[723].

Другое отличие — это то, что части всегда сохраняют собственное членение, в соответствии с которым они были выделены[724],— ведь если бы они его не сохраняли, то уже не были бы частями. Что же касается стихий, то они не допускают какой бы то ни было раздельности, а полностью сливаются и приходят к единству, и бытие их и состоит в том, чтобы никоим образом не проявлять собственной раздельности, а тем более своих очертаний.

Третье их различие — это то, что стихии не принадлежат к одной природе с тем, что из них состоит, за исключением разве что самого того, что речь идет о стихиях; я имею в виду, например, то, что стихии нашего тела существуют в согласии не с эйдосом их смешения: если, скажем, им случится быть костями или мясом, то они становятся соразмерными и подобными эйдосу[725], например, костей и мяса, и, однако, сами по себе они принадлежат к иной ипостаси. Точно так же и в случае, если бы существовали некие стихии сущности, сами по себе они не были бы сущностями. Ведь сущность тогда была бы составлена из стихий, а сами последние уже не были бы такими составленными. Итак, крайними состояниями многого оказываются, с одной стороны, то, что определено как собственная ипостась[726], а с другой — то, что слито в одном общем единстве всего; среднее же положение занимают части и связанная с ними расчлененность, поскольку части уже некоторым образом отстоят друг от друга, но еще не образуют собственной содержательной определенности.

Однако если все многое по природе различается именно в описанном смысле, то почему бы четырем стихиями не быть еще и какими-либо видами и почему бы так называемым родам сущего также не быть видами? Впрочем, иногда как о стихиях говорят и о родах сущности[727]; их относят к сущему потому, что их слиянием является сущность. Если же кто-нибудь скажет, что роды — это виды, но не стихии, то чем же окажутся подлинные стихии? В самом деле, разве можем мы найти что-то более простое, нежели роды сущего?[728] Тем не менее они, похоже, являются еще и видами, сохраняющими собственные очертания, так как в сущности заключены и покой и движение как нечто зримое, и то же самое относится к любой другой паре родов. Почему сущности соответствуют также части человека: голова, руки и ноги? Почему целое может состоять и из таких частей, которые сами являются целыми — я говорю о Солнце, о Луне и обо всех остальных <звездах>, каждая из которых есть целостный вид, и о наших частях, облик которых может быть как-то описан на основании собственных видовых различий и которые неодинаковы?

В ответ необходимо сказать, что низшее всегда причастно высшему. Стало быть, виды есть одновременно также части и стихии и, в свою очередь, части — это стихии, но никак не наоборот. В самом деле, среди видов одни оказываются проще других, а простые части[729] становятся стихиями составных предметов, не терпящими расчленения составного, которое оказывается разделением на части того, что образовано из стихий, присутствующих уже в первой его ипостаси[730]. Эта ипостась будет более всего неделимой, конечно же, вследствие самого способа ее образования путем слияния стихий и потому, что, прежде чем получить некую определенность, она в силу необходимости полностью разделяется и в этой раздельности возникает некоторый порядок ее частей,— ведь необходимо, чтобы произошло распадение единства на части и чтобы поэтому на свет появилась совершенная эйдетическая раздельность[731]. Вообще же, когда виды стремятся обрести собственную определенность, все те из них, которые не желают для себя собственного положения, собираются воедино, тоскуя по изначальной природе, и вот тогда-то они и становятся также и частями, так что в качестве их соединения как чего-то простого необходимо понимать их и как виды, и как части, и одновременно — но на ином основании — как виды и как стихии[732]. Однако при этом они не сливаются в тождестве, но, будучи объединенными и являясь некой предельной слитностью, окажутся стихиями, в качестве же обособленных друг от друга их правильнее называть видами, а как некоторым образом все еще обособляющиеся — в смысле двунаправленного среднего положения обсуждаемой ипостаси — они прежде всего именуются частями[733].