Так почему же эйдос вообще получает свое определение в согласии со всем перечисленным, а эйдос Сократа — уже нет? Вовсе не потому, что заужено представление об эйдосе, а потому, что нечто вот именно таково[790]
. В самом деле, человек существует ничуть не меньше в согласии с ипостасью того вида, о котором говорится, что он есть, а особенное — вследствие чего-то различающегося вообще. Итак, нечто неотличимо от другого нечто, ибо и то и другое — это именно нечто. Следовательно, Сократ не является иным по сравнению с Платоном, поскольку в этом случае главную роль играют соотнесенность и тождество[791]. Почему же, в то время как человек является единым, с одной стороны, имеется эйдос вообще, а с другой — атом? Ибо разве случайно то, что существующее в некотором отношении, с одной стороны, причастно общему, а с другой — чему-то определенному, или атому? Скорее всего, необходимо сказать, что с общим связан смысл, благодаря которому среди атомов возникает некая общая для них всех сопричастность, каковую мы и называем общим эйдосом во многом, и такое суждение категориально высказывается обо всем вместе и воспринимается как общее. То же, что существует в каждом из атомов, тождественно общему и бытию каждого каждым, так же как и видовому своеобразию и целостной и всеобъемлющей природе эйдоса, ибо нет эйдетического, не существующего повсюду и в каждой вещи. Будучи одним и тем же во всем, эйдетическое расчленено по самой своей ипостаси и отстоит от самого себя, поскольку разорвано в определенности, подобно тому как тело обособлено от самого себя в виде некой протяженной и обладающей объемом вещи, хотя как эйдос оно всегда одно и то же и неотличимо от другого.В самом деле, природа, проделав путь от первого к последнему, похоже, совершила его как природа отмеренная и вместо одной крайности впала в другую. Это можно объяснить многими способами, и пример такого объяснения уже был приведен. Действительно, каждый эйдос в своей простоте есть всего лишь единое, так как быть двумя ему невозможно, на что указывает Платон[792]
. В низших вещах атомы есть многое и тождественное, так же как и множественные изображения одного и того же единого, ничем не различающиеся между собой по своему виду, но при всем том многие, поскольку у них, зачастую тождественных, имеется один и тот же порождающий эйдос. При этом правильнее всего утверждать, что рождение также будет двояким: одним — в согласии с видообразующими различиями общих эйдосов, а другим — в соответствии с рассеянием одних и тех же вещей, неразличимым или по причине связности, как это имеет место в применении к телам и качествам, или же по определению, что относится к монадам, людям, лошадям и тому подобным эйдосам. Претерпевают или созидают это неразличимое рождение многих атомов не только те виды, которые более всего являются таковыми, но и все имеющиеся у них видовые различия и выделяемые наряду с ними роды. Ведь, по-моему, атомами будут и «живое существо», и «разумное», и «смертное»[793], и ясно, что их рождение неразличимо, в то время как атомарность связана с различиями[794]. То же самое претерпевает и многое, и все, как, например, роды сущего и любая природа, выходящая за свои пределы,— вплоть до атомов,— а это касается всякой эйдетической природы[795]. Вслед за этим в связи с высшими началами необходимо исследовать то, совершают ли и они некий выход за свои пределы, а по поводу тех, каковые представляются выходящими за свои пределы — то, как именно совершается этот выход.Что же касается того, о чем мы говорили сначала, то виды, более всего являющиеся таковыми, не существуют среди атомов как стихии, точно так же и как роды[796]
, но сами всегда состоят из стихий[797] и являют себя как тождественные, подобно тому как единое тело в качестве смеси, состоящей из стихий, присутствует и вот в этой части, и вон в той, будучи целостным слиянием четырех стихий, во многом различающихся между собой. При этом я не знаю, есть ли смысл далее распространяться по данному поводу.