О первых началах

А не получается ли, в свой черед, что своеобразие стихий изначально предстоит их ипостаси и в этом смысле? Скорее всего, здесь самое правильное — сказать, что среди богов заранее задано все то, что находится в зависящих от них сущностях. В связи с таким предвосхищением не может возникнуть никакой апории,— но только в том случае, если нечто, имеющееся в более частных сущностях, будет предвосхищено в более общих. Итак, почему же просто живое существо предшествует живому существу в человеке? Пожалуй, потому, что они не тождественны и по своему своеобразию живое-в-себе[804] не есть то, которое занимает свое положение как стихия по отношению ко множеству видов. Последнее есть только собственный признак первого в том, в чем оно является стихией и всего лишь живым существом, коль скоро даже собственный облик оно обретает благодаря наличному бытию человека, первое же — это другая природа, охватывающая все множество живых существ вместе взятых и любые виды, связанные с понятием живого существа, ибо она оказывается и человеком, и конем, и Солнцем, и Луной, и всеми другими сущими[805]. Поэтому от такого живого существа происходит перечисленное, именующееся живым существом по одной из стихий, поскольку ведь и жизнь, будучи всем, получает свое имя лишь от одного собственного признака, связанного с кипением. В самом деле, уже много раз было сказано, что имена принадлежат определенному и расчлененному, а скорее всего — собственным признакам и, кроме того, самим общим эйдетическим ипостасям, на основании которых они по аналогии распространяются и на части, а вслед за ними и на недалеко от них ушедшие стихии. К целостным же совокупностям имена неприменимы,— ибо чем могло бы быть полное имя, которое будет относиться ко всем вещам и соответствовать всеобщему космосу? Действительно, если космос получил свое имя на основании одной лишь характеристики — упорядоченности[806], то, стало быть, и жизнь удостоена своего имени в связи лишь с кипением и бурлением, имеющими место при разделении, и тем не менее она является всем, так что и живое существо называется так в силу причастности жизни и некоему кипению, поскольку оно пробуждено к влечению и ощущению. Следовательно, это живое существо не является тем, которое мы называем стихией в человеке, ибо это только своеобразие, обретающее общую с человеком сущность[807]. В самом деле, человек — это просто эйдос человека, и первый человек есть все те люди, взятые вместе, которые определены так по своему виду и являются скорее частными. Стало быть, человек в земном человеке в качестве стихии, пожалуй, не будет произведением высшей природы, но окажется всего лишь своеобразием, на основании которого тот и получил свое имя, подобно тому как результатом природы созерцания является то, что <земной человек> удостоен зрения[808]. То же самое касается и всего остального — того, что рассматривается в связи с земным человеком и в связи с просто человеком. Ведь, как было много раз сказано, каждая вещь вместе с собой производит на свет собственные стихии как принадлежащие к одному с ней чину и виду.

Итак, почему же то, что по природе стоит ниже иного, могло бы стать единоприродным стоящему выше, хотя применительно к двум занимающим равное положение ипостасям об этом говорить не следует?[809] В самом деле, не являются же порождением моего или твоего тела одинаковые по своему виду стихии. А если они таковы, потому что в этом случае речь идет об атомах[810], то, по крайней мере, стихии-то сирийца и ливийца или же лошади и осла по своему виду не тождественны. Ну а собственные признаки окажутся одними и теми же — как мы говорим, высшими и низшими[811]. Пожалуй, дело так и обстоит, но — если провести исследование с позиций истины — в несколько ином смысле, так как при более детальном рассмотрении они не будут представляться одними и теми же, поскольку выход за свои пределы одного и того же совершается вместе с различением и при этом в различающихся вещах недопустимо наличие общего и неразличимого; однако мышление, воспринимая именно это последнее вследствие отдаленности этих вещей или некой собственной совершенной подслеповатости, обращается к так называемому общему, не принимая при этом во внимание не только мелкие различия в нем, но даже и значительные, поскольку полагает, будто живое существо вообще присутствует и в смертном, и в бессмертном, и, что еще более парадоксально, и в уме, и во мне самом как живом существе, ибо, как говорят, все перечисленное и выделено на основании бытия живым существом[812].