О первых началах

С другой стороны, единое в этом случае будет выходить за свои пределы и можно было бы вновь прийти в недоумение по поводу самого способа такого выхода. В самом деле, какова в этом случае будет для него причина разделения? Ведь всякий выход за свои пределы подразумевает деление, а причина любого деления — это множество, так как разделяющее всегда дарует качество множественности; что же касается высшего единого, то оно предшествует множеству. И если оно стоит выше даже всего лишь единого, то тем более опережает множество. Следовательно, его природа во всех отношениях нерасторжима и, значит, не допускает выхода за свои пределы. Итак, все, берущее свое начало от него, появляется на свет в качестве иной природы, оно же производит все это, но само ни во что не превращается и ничему не дарует ничего своего[265],— ибо дарованному необходимо в чем-то уступать дарующему и быть не им, а его подобием, причем не просто таковым, а в некой мере наличествующим в каждой вещи. Это ослабление, меры и тому подобное наряду с определенностью видятся как некое множество, течение и изменение одного и того же, даже если в этом случае не присоединяется никакой случайной инаковости; природа, предшествующая всякой иной, оказывается результатом явления, некоторым образом выступающего как множественное. В самом деле, возникновение вещей, будь то того же, будь то иного вида, имеет место всякий раз, когда полагается начало многому. Следовательно, высшее единое не имеет никакого отношения к возникновению и не блистает ни для чего среди всего, ибо сияние в свой черед отделяется от своего источника.

Далее, даже и сущее — то самое, которое мы полагаем совершенно объединенным, не будет способно к выходу за свои пределы. В самом деле, оно, священное, покоится превыше сущностного деления и не движется, как говорит <Платон>[266]. Ибо, будучи полностью объединенным и никоим образом не разделенным, оно именно покоится и, значит, не будет разделять самое себя при выходе многого за свои пределы. Впрочем, это не может быть делом ни предшествующего ему (а именно — сущих вещей), ни, конечно же, следующего за ним, ибо как могло бы последующее воздействовать на предшествующее или обусловленное причиной — на саму причину? Следовательно, и сущее не превращается во многое, будь то в ослаблении, будь то в расчленении, будь то в каком бы то ни было выходе за свои пределы:

Нет, никому не рассечь сопряженности сущего с сущим,

как говорит Парменид[267]. Потому-то, стало быть, он и ведет речь о сущем как о едином; таким образом, если бы на самом деле не было никакого рассечения, то нельзя было бы вести речь и о появлении на свет, и, следовательно, это тем более было бы справедливо в применении к единому.

В дополнение к сказанному меры и следы единого, возникающие в отдельном при выходе единого за свои пределы и предшествующие всем остальным следам, возникающим в связи с иными выходами за свои пределы других, появляющихся в дополнение предметов,— так вот, эти меры и следы [1] либо полностью объединены между собой, и в этом случае единое не отсекается от единого и тогда все оказывается единым и ничем иным, кроме самого единого; [2] либо каким-то образом отделяются друг от друга: или по собственному произволу и безо всякой причины, что нелепо, или по причине, что также нелепо; [3] либо, наконец, на самом деле оказываются результатом следующего за единым множества, и в этом случае выход за свои пределы будет свойствен не единому, а множеству; [4] либо они есть результат единого, и тогда единое каким-то образом созидает отдельные предметы, [5] или же — чего-то предшествующего единому, каковым именно, как мы полагаем, и оказывается предшествующее всему так называемое всеединое, которое есть не что-то среди всего, а все, предшествующее всему, как мы и говорили,— и вот именно его-то выход за свои пределы мы и исследуем. Высшее же единое — это не разделяющее и не разделяемое, ибо оно не есть ни многое, ни дарующее качества множественности, как, разумеется, и не единое, и не созидающее качества единства; итак, высшая природа, поскольку она является всем благодаря тому, что превышает все, не выходит за свои пределы, не пребывает и не возвращается[268].