О ревности

Надо надяться, что въ новой семь, которую слагаетъ феминистическое теченіе, Бальзаминовымъ и Ничкинымъ не останется ни времени, ни охоты для споровъ объ энергіи мужской и женской любви, о бякахъ и лякахъ, – и что вмст съ тмъ вылиняютъ тогда многія романическія красоты-безобразія современной любви, въ томъ числ, если не околетъ, то присмиретъ и «чудовище съ зелеными глазами» – ревность. Я далекъ отъ мысли, чтобы феминистъ или феминистка были застрахованы отъ ревности вовсе, но прививка оспы рзко понижаетъ возможность зараженія оспою натуральною, a въ семь, гд роль женщины потеряетъ свою спеціально половую окраску, утратятъ интенсивность и чувство половой принадлежности, и, истекающія изъ него, страданія, обиды, скорби уязвленнаго самолюбія. Рождается ревность изъ чувства собственности, a главнйшіе пособники ея, – мало чмъ, кром половыхъ функцій (хотя бы и съ материнствомъ, включительно!), занятая мысль, слишкомъ большой досугъ y праздныхъ и сытыхъ людей, предоставленныхъ распущенному самоуглубленію: считать свои обиды и взвшивать свои достоинства. Гд мужъ и жена хорошо и постоянно заняты общимъ трудомъ, ревность иметъ мало успховъ, и слабы они, a формы ея, даже при рзкости, крайне наивны и первобытны. Некогда фигурничать и изощрять праздную тонкость ощущеній въ такомъ простомъ и грубомъ дл, какъ жизнь. Въ крестьянств ревность гораздо рже, чмъ въ высшихъ классахъ, и это вовсе не по неразвитости или какому-либо «упадку нравственности», – ибо уличенная въ неврности жена претерпваетъ, за измну, въ крестьянств нашемъ круто и люто, – но просто потому, что нтъ времени и охоты рабочимъ людямъ тратить себя на ревнивыя подозрнія, когда и поле, и домъ не ждутъ. Принципіальный ревнивецъ, одержимый вчнымъ страхомъ за врность жены, – для деревни всегда посмшище, нчто въ род дурачка, либо маньяка. Боле или мене такъ оно и во всякой трудовой сред. Чувства трудового товарищества пригашаютъ половой огонь, a гд онъ не полный властелинъ, тамъ всегда есть возможность разсудку столковаться и справиться съ ревностью. Въ обществ будущаго къ ревнивцамъ станутъ относиться, какь мы относимся къ malades imaginaires, иппохондрикамъ, жертвамъ чрезмрной мнительности. Можетъ быть, даже и лечить ихъ будутъ, что и теперь, правду сказать, по большей части, весьма не лишнее.

Ревность – дочь неравенства половъ. Въ разсказ г. Зенгера герой возмущается, что жена его взбсилась только за то, что онъ эстетически провелъ время съ ея бывшею соперницею. А, строго-то разбирая, жена-то вдь, при всей нелпости ея поступковъ, по-своему, какъ чадо буржуазнаго строя, очень права. Ибо, помимо оскорбленнаго самолюбія, и тотъ инстинктивный страхъ, о которомъ я говорилъ выше, «страхъ за потерю своего рынка», имлъ въ этомъ случа вс видимыя основанія заговорить властно, громко и, какъ водится съ перепуга, глупо. Помилуйте! Бдняга сидитъ и штопаетъ штаны, a супругъ разливается соловьинымъ краснорчіемъ y сосдки. Жен – «поганые штаны», a сосдк – вся эстетика души! А, по возвращеніи, разнженный своею эстетическою ночью, лзетъ къ жен съ ласками. Да – что же тутъ удивительнаго, если она оттолкнула его и послала къ чорту? Очень стоилъ!

– Слушайте вы, милостивый государь мой! Если я вышла за васъ замужъ и терплю за вами жизнь, въ которой нтъ ничего пріятне вашихъ объятій плюсъ штопанье вашихъ штановъ, то благоволите въ этой купл-продаж вести себя, по крайней мр, честно и принадлежать мн въ той полности, какая бракомъ предполагается. На то же, чтобы вы лучшую часть себя отдавали другимъ женщинамъ, a мн досталась изъ васъ только свиная половина – на такой длежъ я не согласпа. Спать съ собою можете купить кокотку, штаны штопать – наймите горничную. A y меня есть гордость, достоинство человческое, и исполнять при васъ обязанности кокотки и горничной – въ то время, какъ «перлы души своей» вы изволите помщать въ другой банкъ, – я не могу. Вы нечестный контрагентъ и обсчитываете меня самымъ некрасивымъ манеромъ!

Такъ отчитала бы героиня г. Зенгера своего благоврнаго, если бы имла достаточно хладнокровія. Но пятый часъ утра, посл безсонной ночи, плохое время для хладнокровія, и потому, вмсто резоннаго объясненія, бдная дама осыпала эстета безсвязною бранью, платоническій предметъ его обозвала «сволочью»… и, за честь предмета, получила оплеуху. То-то вотъ y насъ: въ гостяхъ-то эстетика, a дома-то – посл эстетики – плюхи.