С тех пор как традиция утратила свои унифицирующие структуры, конфликт между несоизмеримыми поэтиками разрывает на части западное эстетическое пространство. Этот разрыв приводит к двум противоположным, зеркальным последствиям: с одной стороны, он дает возможность художникам представлять мир жизни с невиданной прежде точностью; с другой – он позволяет создавать очень далекие от общей действительности знаковые системы. Тенденции, которые сохраняют крепкие связи с общими представлениями и апеллируют к публике неспециалистов, сосуществуют с тенденциями, повинующимися внутренней логике и обращающимися к публике специалистов, согласно антитезе, которая существует во всяком отдельном роде искусства и пронизывает систему искусств в целом. В этой связи роман, кино и фотография обычно куда ближе к миру жизни, чем современное изобразительное искусство, стихотворные тексты занимают промежуточное положение, поскольку современная поэзия, оставаясь по сути своей миметической, как и всякая форма литературного творчества, является самым эгоцентричным литературным жанром, более других подверженным отстранению, затемнению, возникновению леса символов. Экспрессивизм принимает разные обличья в зависимости от искусства, в котором он действует; если внутренняя история связанных с мимесисом форм не может не учитывать общих представлений, дегуманизированные художественные сферы повинуются исключительно внутренней диалектике, похожей на диалектику, которая регулирует смену мод. В том числе это приводит к тому, что формы наиболее автореференциальных искусств не отсылают к понятному всем опыту и поэтому быстро устаревают. В музеях современного искусства или в поэтических антологиях XX века ощущается глубокая меланхолия: мысль о том, что тысячи художников пытались выразить себя, следуя быстро проходящей моде, вызывает смятение. Сегодня их произведения быстро превращаются в бесполезные предметы, в вызывающие улыбку диковины. Если отдаленность от нас досовременного искусства придает ему некоторую героичность, меланхолия дегуманизированного искусства связана с ощущением временности: в первом случае мы убеждаемся в том, что рождение современного мира сопровождалось настоящим землетрясением в мире культуры, которое разрушило тысячелетнее наследие топосов и превратило произведения, имевшие понятное для коллектива значение, в предлог для оценок, основанных на впечатлениях, и для необоснованных проекций; во втором случае мы убеждаемся в том, насколько хрупка культурная атмосфера, которая нас окружает, насколько стремительна диалектика экспрессивизма. С увеличением дистанции между индивидуальным талантом и общими представлениями, между выдуманным миром и миром жизни индивидуальный талант все больше воспринимается как минимальное отклонение во взаимодействии систем: обладая свободой создавать себе автономную идентичность, ни к чему не принадлежащие монады продолжают вести себя стадно, потому что только принадлежность к стаду, к хору гарантирует наличие значения. Однако и системы оказываются хрупкими, недолговечными, банальными, жертвами автономной эволюции, которая утратила всякую связь с разделяемым всеми публичным основанием и которая разворачивается в пространстве, где все меняется и где всё могут принять.
3. Поэзия и песни