Итак, в «Канцоньере» изложена аллегорическая фабула; поэтическое «я» сглаживает излишне индивидуальные черты собственной истории, чтобы самому стать эмблемой; структура стихотворений такова, что случайным обстоятельствам никак на нее не повлиять; мимесис внешнего и внутреннего миров тяготеет к неопределенному, обобщенному, универсальному. Если предложенная Петраркой модель не имела соперников в итальянской автобиографической лирике, определяя ее язык и структуры по крайней мере до второй половины XVIII века, то идиллия Леопарди по тому, какой род опыта в ней описан и как он описан, представляется чуждой подобной логике. Порой в «Песнях» случайные биографические события представлены с богатством деталей, не имеющим прецедентов в серьезной итальянской лирике, а история «я» оказывается столь же подробной, сколь и незаменимой, достигает точности, не позволяющей превратиться в эмблему194
. По сравнению с Петраркой сама логика литературного жанра представляется изменившейся: чтобы лирика имела универсальное значение, чтобы «я» означало «мы», первому лицу больше не нужно сублимировать свою акцидентальность, отказываться от собственной, законченной истории и превращаться в типичного индивидуума, в трансцендентальный субъект. Подобно главным героям современной автобиографии, то есть автобиографии, написанной после «Исповеди» Руссо, главный герой идиллии также «случайный» человек, который исповедуется перед незримой публикой «случайных» людей, их общение происходит благодаря эмпатической идентификации отдельных субъектов, при которой посредник в виде абстрагирующего образца,Итак, трансцендентальному автобиографизму Петрарки противостоит новая форма автобиографизма. Описывая ее, я постараюсь эксплицитно выразить то, что у Контини выражено имплицитно. Действительно, прилагательное «трансцендентальный» указывает на противоположность, которая остается неопределенной, однако именно о ней говорил в первую очередь друг Контини поэт Эудженио Монтале в выступлении, прозвучавшем спустя год после публикации работы Контини «Предварительные сведения о языке Петрарки»:
Предложенная мне тема – «Изоляция и коммуникация», – два члена антиномии, касающейся не только писателя или художника. Человек как индивидуальное существо, как эмпирический индивидуум обречен на изоляцию. Общественная жизнь – это сложение, присовокупление, но не единство индивидуумов. Вступающий в коммуникацию человек – трансцендентальное «я», которое спрятано в нас и которое узнает себя самого в других. Но трансцендентальное «я» – это светильник, освещающий лишь коротенькую полоску пространства перед нами, свет, ведущий нас не к неиндивидуальному, а значит, не к человеческому состоянию. <…> Попытка уловить эфемерное, превратить нефеноменальное в феномен, стремление подарить возможность коммуникации индивидуальному «я», которое по определению на нее не способно, словом, бунт против человеческой участи (к которому подталкивает страстная любовь к жизни) лежит в основе художественных и философских поисков нашего времени195
.