О современной поэзии

Если барочная поэзия передает пришедшей ей на смену поэзии технические приемы, позволяющие использовать слова из повседневного лексикона или из специальных областей, не разрушая при этом ткань формы, литература XVIII века подражает подобным приемам, расширяет сферу того, что может быть предметом поэзии, и при этом компенсирует появление прозаических слов усилением ornatus274. Показательна в связи с этим лексика Парини-лирика, имеющая весьма широкий охват, кажется, будто любое слово может оказаться в его поэтическом словаре: «polmone» («легкое»), «bitume» («смола»), «biada» («овес»), «elefante» («слон»), «cappello» («шляпа»), «guadagno» («доход»), однако это происходит лишь потому, что прозаические термины почти всегда сопровождаются украшениями, которые, например, превращают «polmone» («легкое») в «polmon capace» («могучее легкое») («La salubrità dell’aria» («О здоровом воздухе»), ст. 7), «bitume» («смолу») в «orribil bitume» («жуткую смолу») («La salubrità dell’aria», ст. 33), «biada» («овес») в «biada orgogliosa» («горделивый овес») («L’innesto del vaiuolo» («Прививка от оспы»), ст. 37), «elefante» («слона») в «canoro elefante» («поющего слона») («La musica» («Музыка»), ст. 2), «cappello» («шляпу») в «cappel lordo» («грязную шляпу») («La caduta» («Падение»), ст. 23), «guadagno» («доход») в «pubblico guadagno» («общественный доход») («La caduta», ст. 66)275. Там же, где не появляются эпитеты и усеченные формы, достаточно сложной метрики и запутанного синтаксиса, чтобы восстановить декоративность формы, – прием компенсации прозаических элементов будет использоваться столько, сколько будет существовать итальянский «поэтический слог», то есть еще целый век. Мы обнаруживаем те же стилемы в «Палинодии маркизу Джино Каппони» Джакомо Леопарди, поскольку это предусматривают классицистические правила, от которых поэт полностью не отказался. Кардуччи использует их регулярно, как и другие авторы, которые начиная с шестидесятых годов XIX века вводят заметное количество verba propria в лексикон лирической поэзии. Именуя ремесла, еду и обиходные предметы их обычными названиями, Прага и Беттелони не отказываются от поэтических синонимов, морфологических архаизмов, инверсии, они даже не замечают, что торжественный и повседневный регистры противоречат друг другу, что вопреки воле автора создает комический эффект276.

Фосколо и Леопарди – новые по содержанию и синтаксическим решениям поэты – еще твердо верят в «поэтический слог», среди их произведений не найти отрывка, отдаляющегося от традиционного языка. Показательно, однако, что автор «Бесконечности», оставаясь классицистом, понимает классицизм как выбор поэтики, но не как выбор судьбы. В «Дневнике размышлений» есть немало заявлений в пользу Stiltrennung и того, что поэтический словарь представляет собой отдельный язык:

Нет ничего доброго там, где не находишь уместного. Наукам пристали и уместны точные слова, литературе – свои. <…> Дело поэтов и доставляющих удовольствие писателей насколько это возможно прикрывать наготу вещей, как дело ученых и философов показывать ее. Следовательно, точные слова подобают первым и чаще всего не подобают вторым; одно не подобает другому. Для ученого удобнее всего самые точные слова, чтобы выразить ими идею в обнаженном виде. Поэту и литератору, напротив, самые туманные слова, выражающие самые смутные идеи или несколько идей и т. д.277

Развивая мысль, намеченную в «Исследованиях о природе стиля» Беккариа, Леопарди различает «слова» поэзии и «термины» науки: первые не ограничиваются тем, что представляют в чистом виде идею обозначенного предмета, а передают и связанные с ней образы; вторые строго определяют свой предмет, отсекая всякий семантический ореол. Поскольку красота – враг прозаической точности, поэзия будет использовать слова, а не термины278; следовательно, ее язык будет древним, конвенциональным, неопределенным и далеким от повседневного.