О современной поэзии

Однако свобода выбирать слова заложена в романтической поэтике: лирика, основанная на исповеди, на самовыражении, на показе эмпирической жизни, на неритуальной автобиографичности, не может рано или поздно не разрушить старый поэтический словарь. «Безвкусица», с которой намерен расстаться Вордсворт и к которой остается привязан Леопарди, была основана на коллективных конвенциях, принятых во всех европейских литературах; новая поэзия, как сказано в предисловии к «Лирическим балладам», стремится отличаться от прозы и от обычной речи не тем, что она пользуется другим языком, а тем, что она преображает этот язык, наполняя его страстью287. Если говорить менее романтическим языком, можно сказать, что наблюдается переход от ритуального отстранения к неритуальному, от коллективной к субъективной обособленности. В Италии «поэтический слог» серьезной лирики начинает разрушаться с приходом поэтов-растрепанных и поэтов-веристов, однако подлинная революция произойдет с появлением Пасколи. Введя в словарь лирики огромное количество дограмматических элементов, обыденной и специальной лексики, автор «Myricae» определяет с невиданной прежде точностью то, что может присутствовать в поэзии среднего и благородного стиля: «впервые совершается переход от особого языка поэзии к поэтическому употреблению языка всех или поэтическому употреблению всех языков»288; впервые поэтический словарь не отличается от словаря прозы. Однако это решающее изменение в одном из важных отношений страдает неполнотой: Пасколи нарушает законы «поэтического слога», но окончательно не расстается с традиционной поэтической лексикой, продолжая сочетать прозаические, повседневные слова со старыми торжественными, архаичными формами, словно последние еще принадлежат к общеупотребительному регистру, а не превратились в языковые древности. Достаточно открыть наугад «Myricae», чтобы обнаружить примеры подобного наложения: так, в стихотворении «O vano sogno» («О тщетный сон»), «mortella» («мирт»), «radicchio» («цикорий»), «pimpinella» («кровохлебка») и «ruminanti» («жвачные»), облагороженные эпитетом «dolci» («нежные»), стоят рядом с прилагательным «aulente» («благоухающий»), которое относится к слову «fieno» («сено»):

Al camino, ove scoppia la mortella
tra la stipa, o ch’io sogno, o veglio teco:
mangio teco radicchio e pimpinella.

Al soffiar delle raffiche sonanti,

l’aulente fieno sul forcon m’arreco
e visito i miei dolci ruminanti289.

На самом деле итальянский «поэтический слог» по-настоящему умрет, только когда слова высокого стиля превратятся

в архаизмы, то есть когда поэты почувствуют, что традиционная лексика и морфология вышли из употребления, их следует избегать или использовать, исходя из конкретных потребностей, обусловленных поэтикой. Чтобы этот процесс завершился, необходимо дождаться десятых годов XX века.

Не проявив излишней осторожности, можно отнести полное и окончательное исчезновение старинного поэтического языка приблизительно ко времени Первой мировой войны. <…> Иными словами, старинный, особый язык поэзии будет по-настоящему похоронен, когда привычные слова высокого стиля будут отправлены на чердак и, вне всякого сомнения, превратятся в архаизмы; то есть когда попытка оживить традиционные поэтические формы будет зависеть от исключительно стилистического выбора, ее никоим образом не будут поддерживать, не будут благоприятствовать ей правила и обычаи старинного языка лирики290.

Лишь тогда итальянская поэзия сможет заявить, что она освободилась от досовременного «поэтического слога».

4. Синтаксис

В синтаксисе фразы и синтаксисе поэтического произведения поэзия досовременной эпохи использовала публичную, подчиняющуюся правилам речь: подобный текст не солилоквий, обращенный «я» к себе самому, он соблюдает грамматические нормы коллективной коммуникации, его как будто произносят перед невидимым залом, он имеет театральную или ораторскую природу. В отличие от этого литература последних двух столетий приучила читателей к тому, что исходная структура мысли является дограмматической: она подчиняется личному, нерегулярному синтаксису, крайняя форма которого – внутренний монолог. Когда я читаю: