О современной поэзии

Постепенно движение к ментальному синтаксису остановится, только когда поэты начнут связывать слова на основе собственных свободных ассоциаций, то есть когда они начнут писать фразы, представляющие собой поток сознания, и свободно располагать части текста, не следуя аргументативному или нарративному порядку, доверяясь бессознательным аналогиям или сознательному, но исключительно субъективному монтажу. В этой связи «Технический манифест футуристской литературы», воспевающий слова на свободе и высмеивающий «смешное бездушие старого синтаксиса, унаследованного от Гомера»298, имеет символическое значение: как кризис традиционного поэтического словаря, так и кризис dispositio pubblica окончательно разрешился в эпоху исторического авангарда. В стихах футуристов эксперименты с синтаксисом бросаются в глаза; однако достаточно прочесть «Орфические песни» (1914) Кампаны, «BÏF§ZF+18. Симультанность. Лирические химизмы» (1915) Соффичи или стихи, написанные в те же годы Жайе, чтобы понять, что итальянские авторы 1910‐х годов, даже умеренно пользуясь автономией, которую предоставляет им литературное пространство, прекрасно осознают, что можно сочинять фразы, подчиняющиеся исключительно их персональной логике.

5. Метрика

В долгосрочной перспективе самым громким последствием романтической поэтики стало изобретение верлибра. Основополагающий принцип досовременной западной литературы предполагает, что сочинение текстов в стихах отличается от обычной речи тем, что они подчиняются нормам метрики: даже самые близкие прозе по лексике и риторическим фигурам жанры всегда отличаются от нее. Однако то, что соблюдение метра само по себе не гарантирует принадлежности произведения к настоящей поэзии, было хорошо известно еще в античной культуре: хотя Эмпедокл писал стихами, объясняет Аристотель на первых страницах «Поэтики», его творчество не имеет ничего общего с творчеством Гомера; если Гомер заслуживает звания поэта, Эмпедокла правильнее назвать physiologos, природоведом299, потому что, как сказано в девятой главе, «сочинитель должен быть сочинителем не столько метров, сколько сказаний: ведь сочинитель он постольку, поскольку подражает, а подражает он действиям»300. Тем не менее, даже если согласиться с использованием стихов в непоэтических целях или при написании художественной прозы, античная эстетика не допускает существования «поэтической» поэзии, которая не подчиняется законам метра, то есть фиксированному, всем известному, принятому размеру. Какова бы ни была метрическая схема, всем должно быть понятно, как устроен стих и когда переходить на новую строку: в рамках подобной логики две крупнейшие революции в современной просодии – появление верлибра и поэмы в прозе – просто невозможно себе представить.

Этот тысячелетний принцип начинает утрачивать силу еще во второй половине XVIII века, когда ритмическая проза «Поэм Оссиана» (1765) изменила привычки читателей и писателей, когда некоторые британские поэты стали подражать нерегулярной метрике английской Библии и когда некоторые немецкие поэты стали использовать нестрогие просодические схемы – Freie Rhythmen. В июле 1796 года в «Monthly Magazine» появилась статья под названием «Is Verse Essential to Poetry»? («Может ли существовать поэзия без стиха?») анонимного автора, подписавшегося «The Enquirer» («Спрашивающий»). Вероятно, это был достопочтенный Уильям Энфилд – эссеист, писатель и автор трактата о вкусе. Это очень интересная статья, потому что она показывает, насколько эстетика XVIII века изменила горизонт читательского ожидания и насколько новые романтические идеи изменили восприятие метрики. Энфилд задается вопросом, может ли поэзия существовать без стиха. Вначале он повторяет каноническое рассуждение античной поэзии и пишет, что суть поэзии в подражании, а не в версификации; затем он излагает новые идеи и прибавляет, что произведение поэта – это прежде всего воодушевление, вдохновение, «непосредственный продукт могучего воображения и тонкой чувствительности»301: не случайно задолго до изобретения версификации древние люди выражали сильные страсти при помощи неистового языка, порождавшего «дикие безудержные» мелодии302. Однако, поскольку единственные критерии литературной ценности – истина и природа, правила искусства не утверждают ни того, что утонченные авторы лучше древних, ни того, что поэты обязаны говорить и писать стихами. Энфилд открыто не излагает теорию верлибра, однако в его статье уже содержатся аргументы, которые во второй половине XIX века будут использовать, чтобы оправдать разрушение метрики: если поэзия – непосредственное самовыражение, то непонятно, почему регулярная метрика должна выражать возникающие страсти лучше, чем использованная Макферсоном ритмическая проза или версификация, которая игнорирует внешние нормы метра и при этом следует внутреннему метру поэта.