О современной поэзии

Между классической и современной теорией есть существенное различие. В греческой и латинской культуре, как и в классицистических культурах, которые вплоть до второй половины XVIII века придерживаются античных понятий, основное противопоставление связано с разделением mimesis и metron: громкого звания поэта заслуживает лишь тот, кто, соблюдая все традиционные привычки, умеет представлять действия, речи и человеческие характеры; того же, кто всего лишь излагает регулярным стихом антимемитическую материю, следует называть другим словом. Поэтому бывают прозаики, которых можно назвать поэтами, но недопустимо, чтобы сочиняющие стихи поэты переходили к новой строке, когда им это угодно, ведь ритуальные нормы, регулирующие версифицированный мимесис реальности, не допускают неритуальной практики верлибра. Напротив, в утверждающихся во второй половине XVIII века общих представлениях всякий, кто умеет выражать себя оригинальным и значимым способом, должен называться поэтом: согласно этой новой логике, метр – это унаследованная конвенция, которую художник может свободно принять или отвергнуть, согласно собственным вкусам и совершенно автономно303.

То, что сомнения в законности метра имели для романической поэтики основополагающее значение, доказывает предисловие к «Лирическим балладам». Вордсворт, как и Энфилд, полагает, что главное не противопоставление прозы и стихов, а противопоставление поэзии, которая может быть поэтической или прозаической, обычной или научной речи. Развивая свое рассуждение, Вордсворт не может не задать себе очевидный вопрос: «Почему, исповедуя подобные убеждения, я пишу стихи?»304 Ответ довольно запутанный: вначале Вордсворт утверждает, что после отмены «поэтического слога» нет причин лишать себя музыкального удовольствия от метра; затем прибавляет, что упорядоченность регулярного стиха гармонично смягчает беспорядок, к которому тяготеет возбужденное страстями сознание; наконец, он утверждает, что именно чувство рождает риторические фигуры и производит спонтанные ритмы. Складывается впечатление, что Вордсворт ходит вокруг проблемы, но не пытается на самом деле ее решить: ведь если ритм можно рассматривать как природный элемент, нельзя отрицать, что метр – это конвенция; как поэтические выражения превращают спонтанную образность страстного языка в ряд все более холодных формул, так и метр делает жестким природный ритм вдохновенной речи, заталкивая ее в рамки конвенциональных размеров. Если бы Вордсворт следовал провозглашенным им самим принципам, он бы пришел к выводу, который спустя восемьдесят лет разделят многие, что метр – это «поэтический слог» ритма. Леопарди, несмотря на свой классицизм, также отнюдь не считал метр чем-то необходимым: хотя лирика – это то, что пишут, когда испытывают вдохновение, метрические схемы рождены привычкой, которая стала второй натурой, как сказано на уже приводившейся выше странице «Дневника размышлений»:

Обычаем установлено, что поэту полагается писать стихами. Это вытекает не из содержания, не из поэзии, не из ее языка и способа выражения. Правда в том, что, поскольку этот язык, этот способ и то, о чем говорит поэт, совершенно не похожи на обычные вещи, очень удобно и помогает достижению эффекта, чтобы он использовал ритм и прочие средства, отличные от простонародных, обычных, которые представляют предметы такими, каковы они есть или какими их принято считать в жизни. О пользе гармонии и прочего умолчу. Но, по сути, сама по себе поэзия не связана со стихом305.

Если понимать его буквально, романтический экспрессивизм объявил о революции в метрике – той же, что постепенно охватила литературную практику во второй половине XIX века, когда окончательно утвердились два жанра, сопровождающие закат традиционной просодии, – поэма в прозе и стихи, написанные верлибром.