Об образе и смысле смерти

Египтянин чувствовал: то, что в нем живет как совесть, — это луч Осириса. И, таким образом, каждый стремится уподобиться Осирису. В течение жизни, правда, он должен чувствовать себя "гробницей Осириса", потому что для души, обращенной к земному, высшее сознание мертво. Когда же Исида окружает заботой расчлененный труп Осириса, рождается высшая природа, Хор, который может достичь бытия Осириса. "Макрокосмический мировой процесс Осириса должен микрокосмически повторить в себе человек, стремящийся к высшему бытию. В этом смысл египетского "посвящения", инициации". Ведь тот, кто посвятил свою жизнь храму, мог пройти через это "посвящение", в результате которого низшая природа быстро и интенсивно умерщвлялась и хоронилась, давая возможность подняться высшей природе. И тот, кто достигал цели, мог признаться{25}: Меня влекла бесконечная перспектива, в конце которой лежит совершенство божественного. Я почувствовал, что сила этого божественного заключена во мне. Я предал могиле то, что задерживало во мне эту силу. Я умер для земного. Я был мертв. Как низший человек умер я. Я был в преисподней и вступал в общение с мертвыми, т. е. с теми, что включены уже в кольцо вечного мирового порядка. После пребывания в преисподней я воскрес из мертвых. Я победил смерть, и вот теперь я стал иным. Я не имею больше дела с преходящей природой. Она проникнута во мне Логосом. Отныне я принадлежу к тем, что живут вечно и воссядут одесную Осириса. Я сам буду истинным Осирисом, единенный с вечным миропорядком, и суд над жизнью и смертью будет в руке моей.

Отсюда видно: то, что миф описывает как макрокосмическое событие, в результате посвящения становится личным, сокровенным переживанием. И миф в конечном счете не что иное, как сознательно организованная образная структура, которая в каждую воспринимающую ее душу внедряет зародыш превращения в Осириса.

Но какое отношение к этой тенденции мистериального процесса, которая направлена исключительно на развитие внутреннего мира человека, имеет бальзамирование? Если рассматривать бальзамирование как чисто внешнее мероприятие, то оно, похоже, окажется в противоречии с вышеизложенным. Однако это противоречие исчезает, если принять во внимание указание Штайнера: перед египетской культурной эпохой в большей степени, чем перед предыдущими, стояла задача прочнее связать человеческую душу с земным миром, пробудить в ней еще более глубокий и прежде всего личный интерес к земной жизни; и эту задачу поняли египетские посвященные и сознательно взялись за ее выполнение.

Подумать только: если бы свое действие оказывал лишь миф об Осирисе, отчуждение души от земного мира было бы, несомненно, слишком велико. Сюда же относилось, как мы видели, и древнее знание о духовной сфере. Было известно о существовании световой формы. Если ясновидческое зрение древнейшего периода непосредственно наблюдало ее, то позднейшие поколения знали о ней из древней традиции, которая внушала им доверие. Но все это скорее способствовало ослаблению интереса к земному миру, заставляло воспринимать физическое тело в его бренности как нечто малозначительное.

К этому следует прибавить, что египтянин чувствовал свою связь с телом еще далеко не в той мере, в какой мы ощущаем ее в нашей "компактной грубости". Ведь еще Гильгамеш, представитель параллельно развивающейся шумеровавилонской культуры, описывается как смешанное существо: на две трети бог и лишь на одну треть человек! И хотя египетская культура не оставила нам подобного "индекса воплощения", тем не менее на основании египетской скульптуры и живописи мы можем утверждать, что тело египтян всегда было стройным, а у женщин, без сомнения, нежным и тонким. Даже тело греков представляется нам более массивным и приземистым, чем тело египтян. Ввиду этого бальзамирование воспринимается как мероприятие, которое призвано компенсировать слишком выделяющееся потустороннее начало, а с другой стороны, как культурно–воспитательная мера во благо будущего.

Посвященные рассчитывали на перевоплощение души в более поздние периоды, может быть, в совершенно иных внешних и телесных условиях. С помощью бальзамирования они хотели пробудить в душе более живой интерес к телесному началу, чем у нее был до сих пор. Только так можно понять смысл бальзамирования.

С другой стороны, предпосылкой для такого понимания является приписываемая египетскому мудрецу способность видеть тело насквозь, наделяя его более глубоким смыслом, так что каждый отдельный орган он представлял себе частью большого целого и понимал тело, микрокосм, как отражение макрокосма. Примечательно, что в систематическом отношении таких указаний дошло до нас даже больше из шумерской культуры, чем из египетской. Однако то, что было известно в Вавилоне, знали, естественно, и в Египте. Кроме того, имея дело со всеми древними культурами, следует помнить, что разумеющееся само собой чаще всего не записывалось.