Об образе и смысле смерти

Разве мужество не является внутренним элементом жизни любого изобретателя, любого первооткрывателя? Должен же он доверяться силе мышления, если хочет достичь своей цели. Лишь легкий мостик мысли ведет в новую страну. В этом мужестве нет необходимости, если речь идет о том, чтобы следовать такому развитию мысли, отдельные элементы которого присутствуют в мире восприятий: производить расчеты, высказывать суждение о научном эксперименте или описывать явления жизни под микроскопом. Здесь мышление может в любой момент найти опору в мире чувственных восприятий. А это — вид мышления, который с момента подъема естествознания постепенно становился общепринятым. Мышление уже не носит мыслителя, оно в состоянии лишь отражать внешний мир. Оно так глубоко погрузилось в мир чувственно воспринимаемых явлений, что потеряло свое "собственное колебание". Прежние эпохи, однако, еще знали — и схоластика совершенно сознательно практиковала это — внутренне свободно развивающееся мышление. Но мы знаем также, как односторонне формировалось это мышление и в какой мере оно было подвержено опасности спекуляции. Именно с учетом этих фактов становится ясно, какая великая задача по формированию строго методического мышления стояла перед естествознанием и была им выполнена.

Что же касается постижения сущности жизни, то связанный с чувственным восприятием современный вид мышления не может привести к цели. Тысячи подробностей жизненных процессов уже раскрыты и еще будут раскрыты. Но загадка жизни на этом пути никогда не будет разрешена, потому что в области чувственного наблюдения мы постоянно встречаемся лишь с проявлениями жизни.

Естествознание приходит к пониманию того, что сущность жизни заключается не во множестве явлений, но в целостности ее действия. Однако когда мы хотим представить многосложность организма как целое, это подводит нас к границе связанного с чувственным восприятием мышления (потому что целое не воспринимается чувственно) и мы замечаем, как у нас появляется внутреннее ощущение страха: мы каждый раз боимся расстаться с разнообразием, когда хотим осмыслить целое.

Осмысление целого требует от мыслителя оторваться от данного в чувственном восприятии разнообразия; Требует внутренней концентрации мыслительных сил, которая сродни той собранности, какую мы подразумеваем, говоря о мужестве во внешней жизни. Подобно тому как человек в момент опасности напрягает все силы, чтобы прыгнуть через пропасть, так и мыслитель должен на границе познания сосредоточиться всем своим существом и набраться мужества перенести одиночество, которое он при этом ощутит. Ведь, по всей видимости, он не сразу получит ответы на свои вопросы; может быть, он даже почувствует себя полностью отрезанным от всех мировых связей.

Но если чувство одиночества не отпугнет его от того, чтобы снова и снова упражнять мысль в изучении пограничных проблем естествознания, он заметит, что в результате соприкосновения с границей познания он приходит прежде всего к определенному самоощущению: он ощущает себя как "целое", которое не зависит ни от чего, что существует вокруг него в чувственно воспринимаемом мире. Понятие целого, с которым он до сих пор сталкивался словно извне, пытаясь мыслью обосновать жизненные явления природы, превращается теперь в самоощущение. Мыслитель переходит от осмысления понятия к переживанию понятия. Теперь он осознает: только пережитое понятие целого способно действительно постичь жизнь!

Надо только уяснить, что "переживание понятия" — это не пассивное переживание, как все то, что мы воспринимаем органами чувств; это не что иное, как внутреннее восприятие результата нашей собственной деятельности: посредством мыслительной выдержки на границе познания мы укрепили наше мышление, оно снова обрело свои "собственные колебания", и мы воспринимаем его теперь как живое целое. Оживив мысль, мы столкнулись с жизненным элементом в нас самих. Благодаря самоощущению, мы знаем теперь, что такое жизнь, и в то же время мы знаем, что наши мысли, в сущности, и суть "жизнь". В повседневном мышлении мы не осознаем этого только потому, что оно теряет свое "собственное колебание" в отображении внешнего мира. Лишь в результате упорного укрепления мышления на границе познания оно осознает свою собственную сущность. Тогда становится понятно: за счет отображающей функции мышление теряет осознанность и приближается к той ступени сознания, которая соответствует сновидению; благодаря постоянному укреплению оно достигает более высокой степени пробужденности. В то же время оно становится внутренне живее и переходит от чисто пассивного отражения мира восприятий к активному постижению идейных связей{49}.