Об образе и смысле смерти

На вопрос о том, можно ли вообще понимать организм как сумму конечных частей, Дриш ответил своими экспериментами, результаты которых были обнародованы уже более сорока лет назад. Он, к примеру, делил яйца морского ежа во время сегментации (начала деления яйцеклетки) и получал из каждой половины яйца целую личинку; даже клетки, разделенные на восемь и шестнадцать частей, давали целые организмы.

Тем самым было ясно показано, что будущий организм в клетках этих ранних стадий не может быть заложен материально — иначе разделенные клетки должны были бы образовывать части: четверть клетки — четверть организма, восьмая часть — восьмую часть организма и т. д. Но поскольку из каждой клетки возникает целый организм, к обычной причинности неживой природы, по мнению Дриша, присоединяется новый вид причинности в органическом мире: "причинность целого". Суть ее состоит в том, чтобы "из данного ей материала произвести целое. Это целое — выше частей. Оно использует части для своего производства".

Дриш приходит к важному выводу, что здесь "вообще нет никакой причинности, основанной на пространственной конфигурации".

То что обнаруживает свое действие в образовании целого, само, таким образом, не обладает никаким пространственным расположением своих частей' Но, несмотря на это, оно в состоянии породить из себя такое расположение, причем вполне определенное! Таким образом, он вынужден признать некое действующее начало, которое само не имеет пространственного характера, но распространяет свое действие на пространство "Непространственный определитель природы", как говорит Дриш, лежит в основе указанных процессов, производящих целое

В результате этого для объяснения нормального развития стала непригодна не только машинная теория, но и всякое возведение эволюции к какому бы то ни было, пусть даже очень пестрому, смешению химических веществ Потому что такая смесь никогда бы не сумела произвести целое, после того как ее произвольно раздробили, разделили пополам, на четыре части и т. д. В любом случае с этой смесью должно быть связано какое‑то деятельное начало, которое после нарушения в ней восстанавливает целое. Из самой себя она не может породить никакого независимого от общей массы порядка. (Поппельбаум)

Это начало, производящее целое, Дриш назвал аристотелевским термином "энтелехия". Под ним он понимает совокупность возможностей для образования формы, восстановления и приспособления, возможность производить ближайшее и все последующие поколения и т. д. Вопрос о собственном существе энтелехии Дриш отклоняет: "Об энтелехии вообще нельзя представить ничего наглядного: непосредственное никогда не сможет быть представлено в пространственных образах".

Теперь следовало бы ожидать, что Дриш открыто признает, что здесь пролегает граница возможностей человеческого познания, и поставит — в общем виде — вопрос о методах преодоления этих границ.

Но, очевидно, Дриш боится сделать такое заключение и на вопрос, — откуда у энтелехии все эти свойства, отвечает следующим образом: "Они есть у нее, потому что мы даем их ей в смысле расширенной действительности, и мы даем их ей, потому что мы должны дать их ей. Мы должны дать их ей, потому что нас вынуждает к этому возникающее в противном случае непонимание определенных рядов органических феноменов…" "Все непонятное, к примеру логическое начало и опыт в действиях, сохранение гармонии в образовании форм, мы возлагаем на конструируемые природные факторы, чтобы понять это непонятное исходя из них; теперь природный фактор, в особенности природная константа объясняет прежде непонятное".

Биология на границе познания

Схематичный, ориентированный на проблему бытия ход мыслей позволяет признать наличие феномена души, всеобщее неосознание которого, как мне кажется, коренится в негласном сговоре современных мыслителей, в основе которого страх признания не постигаемой посредством чувственных ощущений реальности, страх перед осознанием пограничного мышления.

Дриш скорее предпочитает обесценить результат исследовательской работы всей своей жизни изобретением "сконструированного природного фактора" — хотя он знает, что тем самым навлекает на себя подозрение, как он сам говорит, в "наглядном самообмане", — чем заключить, что здесь надо делать решительный шаг в новую область.

И у Коршельта — упомянем еще один пример — мы сталкиваемся с той же тенденцией. Ведь одних только признаков органического, которые он приводит в своем процитированном выше определении, было бы вполне достаточно, чтобы, мысля последовательно, осознать сущность жизни. Коршельт совершенно ясно видит, что форма и структура, физические и химические процессы не охватывают сущности организма, которая основана на взаимодействии всех его частей; что организм как целое сохраняется благодаря постоянному обмену веществ и т. д.