Об образе и смысле смерти

Но Бозе упорно повторяет эту элементарную ошибку в рассуждениях, например, когда он толкует как "усталость" тот факт, что металлические прутки уже не так сильно реагируют на повторное раздражение. Но ведь усталость — это биологическое понятие и, без сомнения, должно употребляться только тогда, когда состояние израсходованности внутренне переживается данным существом как спад напряжения и способности к действию; это, однако, как мы знаем, наблюдается только у одушевленных, наделенных нервной системой существ.

Совершенно в том же духе ведет себя биолог Ферворн, который приписывает неорганической материи "раздражительность", возбудимость и в доказательство приводит динамит, который взрывается в ответ на неадекватное раздражение! Его определение раздражительности, а именно: "Способность тела реагировать на внешние воздействия каким‑либо изменением своего состояния — причем сила реакции не находится ни в каком определенном отношении к силе воздействия", — дает ему, правда, возможность так бессмысленно употреблять это понятие; с не меньшим успехом его можно применить и к мышеловке. Однако ее, по методу Ферворна, придется, вероятно, отнести уже к домашним животным.

Мы должны были довольно подробно познакомиться с тенденцией к стиранию границ, потому что в ней отразилось еще одно течение в современном естествознании. То, что в природе есть феномены, которые по праву воспринимаются как переходные явления, естественно, не может быть оспорено Бросается в глаза лишь преувеличение их значения, в то время как в действительности они ограничены такой узкой зоной, что не могут играть приписываемой им роли в противостоянии ясным и принципиальным различиям между природными сферами.

Чтобы понять, что за умонастроение выражается в этом воодушевлении по поводу стирания границ, надо представить себе то изменение в мировоззрении, которое происходит в результате этого стирания' возникает видимость великого единства в природе. Однако это единство именно кажущееся, поскольку оно куплено ценой отказа от точного познания действительности Конечно, в природе можно найти единство, но оно должно быть найдено не только вопреки всем различиям между существами и сферами. Оно вообще может быть найдено только тогда, когда мышление соблаговолит как идеально изучить великое многообразие природы, так и признать границы между различными природными сферами. Создается впечатление, что в основе этого стирания границ лежит какое‑то неясное, скорее эмоциональное стремление постичь единство природы, единство, которое эти мыслители хотели бы найти в мире восприятий, а не в области идеального. Они — наивные реалисты с неосознанно–религиозными потребностями.

В каком‑то смысле здесь наблюдается явление, противоположное описанному выше феномену страха. Но в то время, как вышеупомянутые исследователи боятся признать сверхчувственную реальность и держатся за материальное, эти хитростью добиваются опьяняющего ощущения единства в мире восприятий за счет неточности в употреблении понятий или за счет тенденциозного выделения частностей и обусловленного этим стирания границ. В конечном счете и для этих исследователей именно страх перед ощущением границ является движущей силой к их стиранию. Оба направления, однако, закрывают себе путь к пониманию всей действительности, поскольку полагают единственно реальной лишь одну ее сторону, ту, что доступна чувственному восприятию.

Мне казалось необходимым уяснить, что истоки этих научных течений находятся не в мире объективных фактов, а, по сути дела, в неосознанно действующих душевных тенденциях.

Оба течения, в конце концов, основываются на материалистическом настроении. Совершенно закономерно, что оно — как и везде, где оно господствует, — ведет к тому, что душа либо замыкается в страхе перед духовной действительностью, либо сентиментально опьяняет себя псевдодуховностью. Оба течения без ведома их приверженцев являются препятствием на пути познания, стремящегося проникнуть в духовную действительность. Это становится особенно очевидно, когда речь заходит о смерти.

Можно ли перейти границу познания?

В распоряжении современного естествознания есть множество наблюдений, которые сами по себе могли бы стать прекрасной основой для устремляющегося в духовную сферу познания природы и человека, если бы хватило мужества признать существование границ познания и сделать отсюда соответствующий вывод.

Впрочем, о мужестве сегодня говорят только тогда, когда оно проявляется в опасностях, связанных с внешним миром; о "мужестве мыслителя" говорить едва ли принято. Прежние эпохи, напротив, знали, что мужество необходимо не только для того, чтобы рисковать жизнью в спорте или сражении, но также оно требуется и в процессе познания, когда хочешь подняться на более высокую ступень.