Об образе и смысле смерти

Поэтому, когда Ганс Хольбейн и другие художники этого времени изображают скелет постоянным спутником человека любого возраста, в этом заключается нечто большее, чем просто капуцинада; это значит: смерть не событие, которое происходит с нами в конце нашей жизни, мы, собственно говоря, носим ее в себе на протяжении всей жизни — достаточно взглянуть, как подвижна костная система, и мы почувствуем, как танцует смерть.

Человек гомеровской эпохи еще различает thanatos, естественную смерть в старости, и ker, преждевременную роковую смерть. Средневековый человек, который рисует пляски смерти, чувствует, что смерть — как составная часть жизни — связана с его сокровеннейшей сущностью; он ощущает ее как черное волокно, без которого не держались бы нити жизни и которое тем не менее превращает жизнь в "танец смерти". Люди начинают улавливать присутствие смерти в каждом переулке, отчетливее всего, очевидно, в центрах науки и образования

В Париже, а оттуда по всей Франции и Англии, в Базеле и в Германии, рисуют и воспевают "пляски смерти". "Я" приняло в себя смерть; оно пытается преодолеть ее с помощью философии, драмы и юмора. Не в "танце ли смерти" зарождается современная драма, как греческая драма вырастает из мистериальной игры?

Проблема смерти в эпоху естествознания

Витализм и материализм

Результатом изменения сознания в начале нового времени, как мы видели, стало естественнонаучное мышление. В неслыханном до сих пор масштабе оно покорило материальный мир. Это сознание, опирающееся на минеральный остов организма и связанные с ним органы чувств, — как ни одна из предшествующих форм сознания — приспособлено познавать минерально–физические связи в природе. То, что при этом другие стороны бытия оказываются обойденными, понятно и почти неизбежно.

Собственно, трагическое впечатление может создаться, если посмотреть, как естествознание тщетно пытается своими методами решить проблему смерти. Трагическое потому, что эта попытка с самого начала обречена на неудачу, поскольку она не считается с границами естественнонаучных методов.

Ведь они по сути своей могут дать только знание о материальных процессах, в то время как то, что, собственно, делает для нас смерть проблемой — духовно–душевные связи, — остается недоступным для естествознания.

Так, к примеру, Э. Коршельт, мой уважаемый учитель зоологии, в свою книгу "Срок жизни, старение и смерть" (Е. Korschelt: Lebensdauer, Altern und Tod) свел все, что касается наблюдений в этой области — удручающее обилие фактов без детального рассмотрения их самих и, что самое важное, без "идейного" освещения совокупности этих фактов.

По Коршельту, смерть — "в какой‑то мере обратная сторона жизни, с которой она неразрывно связана и которая должна ей предшествовать, поскольку без жизни нет смерти в биологическом понимании. То, что организмы живут, непосредственно относится к их сущности, и только это делает их таковыми. Даже если жизнь, непрерывно продолжаясь, обладает видимостью бессмертия, это, однако, не относится к отдельным индивидуумам, недолговечным и в большинстве своем обреченным на смерть". Мертвым представляется нам, по Коршельту, "организм, если то, что связывает воедино его части и приводит их в движение, обеспечивает и регулирует обменные процессы, обусловливает и поддерживает чувственные восприятия, является причиной ощущений и вызывает реакции, короче, то, что лежит в основе жизненных процессов, прекращает существование. Форма и структура, физические и химические процессы сами по себе этого не делают — жизнь основана на взаимодействии всех частей организма, и именно это взаимодействие представляется нам жизнью. Когда это взаимодействие прекращается — безразлично, идет ли речь об одноклеточных или многоклеточных организмах, — жизнь кончена, организм мертв. Составные части и структуры налицо, но они больше не работают вместе, отсутствует руководящий принцип; вскоре рушится и взаимосвязь; части разрыхляются и расходятся между собой; форма и структура стираются как внешне, так и внутренне и разлагаются; в конце концов организм распадается на составные части".