Об образе и смысле смерти

Писатель Густав Штуцер описывает в своей книге "В Германии и Бразилии" похожее переживание. Он время от времени страдал сердечными спазмами, которые достались ему в наследство от малярии. Жуткий страх сменялся лихорадкой, которая казалась ему благодатью. "Потом температура падала, и я превращался в ледяную глыбу. Один английский врач из Сан–Паулу показал мне позже сообщение об этом в одном медицинском журнале, которое он опубликовал "как нечто едва ли когда‑нибудь наблюдавшееся"; такая низкая температура означала, по всем учебникам медицины, бесспорную смерть. У пациента все прочие органы абсолютно здоровы, и сам он никогда не испытывал пристрастия к алкогольным напиткам. Компрессы, морфий, эфир — эти средства применялись во время очень частых припадков. Оцепенение зачастую было очень продолжительным и т. д.". Свои внутренние переживания во время этих "сердечных спазмов" Штуцер описывает следующим образом: Вся моя жизнь проходила передо мной в быстро сменявшихся, но не беспокойных картинах. Чаще всего они проходили передо мной, как мы сказали бы теперь, кинематографически, несколько раз я видел их как картины без рам на длинной стене, а также как огромное полотно с высоты птичьего полета, всегда отчетливо. Среди них каждый раз бывали такие, которые стерлись из моей памяти, но которые я признавал достоверными. Моя мысль, рефлектируя, работала при этом так ясно, что я говорил себе: "Это представления совести", — потому что они относились к упущениям, которые сами по себе были, правда, незначительны. Все чувства, кроме слуха, находились в покое (я даже не ощущал резкого запаха эфира, и веки оставались плотно сомкнутыми и неподвижными), нервное же осязание было настолько сильным, что я даже замечал, как врач пожимает плечами.

Страха я не испытывал. Даже ощущение постепенного погружения не пугало меня.

Потом каждый раз появлялся озноб, я вздыхал, потягивался всем телом, причем голова запрокидывалась на руки моей жены, судорога плача сотрясала меня, глаза открывались, оцепенение в теле отпускало. Через несколько дней постельного режима и сильной слабости все проходило до следующего припадка, который протекал точно так же и повторялся через сколько‑то недель или месяцев — и так в течение двадцати лет.

Однажды в конце 1908 года случилось так, что вечером позвали доктора фон Ашена — и по сей день нашего доброго друга в Сантосе. Он застал меня в начальной стадии лихорадки, употребил все средства и оставался до следующего утра у моей постели, пока я снова полностью не пришел в сознание.

Я попросил его высказать свое мнение совершенно откровенно, я сказал ему, что отношусь к тем людям, которые надеются на вечность, и потому не боюсь смерти Ответ врача неизгладимо врезался мне в память "Мне было очень интересно наблюдать за ходом припадка. Я не мог поверить, что измерения температуры моего коллеги были правильными, потому что такая низкая температура означает смерть. Но я должен полностью подтвердить их, как и то, что обычные средства не возымели действия. Вас никогда не кусала змея?" — "Нет, господин доктор, никогда". — "Ваш недуг обнаруживает замечательное сходство с последствиями змеиного укуса. Я не приверженец гомеопатии, но у нее есть средство, которое, может быть, пойдет вам на пользу. Мы можем попробовать лахезис (змеиный яд) в гомеопатической дозе". И средство помогло мне"

Следующие описания принадлежат знакомым мне медсестрам, и я могу поручиться за их достоверность.