Обещания и гранаты

Прогоняя прочь сон, я оглядываю комнату, узнаю черную мебель и шторы на окнах нашей спальни. Если бы не тусклый свет лампы на прикроватной тумбочке, мы бы сидели в полной темноте.

– Привет, – хрипло говорю я, единственное слово обдирает горло.

– Пей, – бросает Кэл, протягивая мне одноразовый стаканчик с трубочкой. Он встречается со мной взглядом, прямым и лишенным любых эмоций.

Ни намека на облегчение.

Все эти разговоры о его подходе к больным. Я всегда слышала, что доктор Андерсон относился умело, но холодно к своим пациентам, однако до сих пор не видела этого на практике.

Это сильно… его тон не терпит возражений. Сильный контраст со спокойным, но верным своему делу человеком, которого я знала, хотя, полагаю, в медицине этому всему мало места.

Я покорно пью, стараясь сохранять спокойствие, несмотря на то, что жидкость обжигает горло.

Сжимая трубочку губами, я внимательно смотрю на Кэла, когда он опускает взгляд на мой подбородок. На нем тот же костюм, что я видела в прошлый раз, только теперь он весь помятый и в каких-то пятнах, а волосы взъерошены и торчат в разные стороны, словно он беспрерывно проводил по ним рукой.

Сожалеет ли он, что оставил тебя одну?

«Скорее всего, нет», – молча размышляю я, переводя внимание на боль в собственном теле.

Глаз пульсирует в такт биению сердца, а каждый мускул ноет от боли, будто я без подготовки пробежала марафон.

Поставив стакан на прикроватную тумбочку, я вытягиваю руки над головой, морщусь, когда меня словно пронзают тысячи кинжалов, отчего я вздрагиваю. Опустив руки, я провожу ладонью по волосам, замираю, когда чувствую в них что-то странное.

– Что… – начинаю я, натягивая прядь на уровне подборка, чтобы понять, в чем дело. Белая субстанция склеивает волосы, и я морщу нос, пытаясь понять по запаху, что это такое.

– Тебе лучше не знать, – сквозь зубы процеживает Кэл, соединяя ладони воедино.

Я в изумлении вскидываю брови.

– Что произошло?

– Какие-то люди нашли тебя на той автобусной станции, – говорит он, его голос, низкий и опасный, ударяет меня, словно плеть. – Не знаю, кто они и связаны ли они с кем-то важным, но, полагаю, это не имеет значения. Уже поздно.

К моему горлу подступает тошнота. Зажмурившись, я пытаюсь вспомнить хоть что-то из того, что произошло перед тем, как я отключилась, но все как в тумане. Размытый фильм без звука, только чувство, что меня загнали в угол.

Чувство, от которого я пыталась убежать всю свою жизнь, чтобы в конце концов снова оказаться в его объятиях.

– Что они со мной сделали?

На его челюсти вздувается желвак.

– Не знаю. Я ждал, пока ты проснешься, чтобы мы могли это выяснить.

Слезы снова обжигают глаза, и я отпускаю прядь волос, приготовившись откинуть ее с лица.

Но в этом нет необходимости. Я чувствую, как они слипаются, прожигают глаза своим присутствием, но не падают на лицо. Стыд накатывает на меня мощной яростной волной, заставляя неистово дрожать, и я сжимаю руки в кулаки, пытаясь отогнать страх и замешательство.

Воспоминание протискивается вперед: я дерусь с барменом, которого Кэл попросил присмотреть за мной, а тот двинул мне локтем в лицо и воткнул в ногу иглу.

Когда я переживаю этот момент, все остальное тоже всплывает в памяти.

Я помню, как бежала.

Помню голоса.

Помню, как Кэл уговаривал вернуться.

А затем… ничего.

– Не помню ничего после нашего разговора по телефону, – говорю я, прогоняя воспоминания прочь.

Его взгляд становится еще более жестким, глаза мрачнеют, пока не становятся угольно-черными. Практически дьявольскими.

– Ты отключилась до того, как успела повесить трубку. Доза гамма-гидроксибутирата[14], которую Винсент тебе вколол, была недостаточно сильной, чтобы подействовать незамедлительно, но я замечал, как ты начала отключаться, пока мы разговаривали.

– Он накачал меня наркотиком?

– Да. – Откинувшись в кресле, Кэл крепко сжимает руками колени, отчего пластырь отклеивается с его пальцев, обнажая разбитые кровавые костяшки.

Цвет почти такой же, как пятна на его рубашке.

Я смотрю на израненную плоть, тепло разливается в животе и подкатывает к горлу. Встав на ноги, Кэл подходит к кровати и усаживается на краешек матраса, затем здоровой рукой берет меня за подбородок.

– Ты убил его? – спрашиваю я, подавшись ближе к нему, несмотря на боль. С ним боль – это нечто само собой разумеющееся.

– Нет, – мягко отвечает он, медленно поворачивая голову, изучая каждый дюйм моего тела на предмет повреждений. Я хмурюсь, открываю рот, чтобы возмутиться, но он качает головой и поворачивает меня к себе так, чтобы я встретилась с ним взглядом. – Подумал, ты захочешь посмотреть?

* * *

Я так и знала.

Кэл ломает замок постройки во дворе при помощи болтореза и одной рукой открывает дверь, жестом приказывая мне войти внутрь. Босые ноги наступают на сырую землю, а резкий прохладный воздух заставляет обнять себя руками, несмотря на плотный халат, который Марселин дала мне, когда я вышла из спальни.