Обещания и гранаты

– Наверное, сама виновата, что тешила себя ложными надеждами. – Ее голос срывается в конце предложения, и она шумно втягивает воздух, затем переворачивается на бок, лицом к спинке сиденья. – Твоя мама была нормальная?

– Нормальность – относительное понятие.

Елена хмыкает, закрывает глаза, а ее нос скользит по кожаному сиденью.

– Что ж, относительно говоря, мне кажется, моя мать сумасшедшая.

Фыркнув, я молчу с секунду, прежде чем ответить; щемление в сердце перерастает в тупую боль, от которой я не могу избавиться.

Потому что продолжаю невольно размышлять о том, что Елена думает обо мне.

Позже в дверь нашего арендованного на время пребывания в Бостоне пентхауса кто-то стучит. Елена лежит в постели, тяжело дышит и подергивается во сне, поэтому я тихо выскальзываю из кровати, надеясь, что она не услышит, как я ухожу.

Когда я открываю дверь, меня нисколько не удивляет появление на моем пороге Рафаэля. Он курит сигару, хотя в холле висит табличка «не курить».

Полагаю, некоторые вещи просто не меняются.

Мы стоим и несколько секунд тупо смотрим друг на друга, пока наконец он не ломается первым.

Раф всегда ломается первым.

– Ты не пригласишь меня внутрь?

– Нет, – безучастно отвечаю я.

У Рафа перекашивает лицо, он вынимает сигару изо рта и выдыхает облако дыма в мою сторону.

– А ведь когда-то ты уважал наши порядки. Понимал, что я твой босс, а не наоборот.

– Ты мне не босс, Раф. Все просто. Я не выполнял для тебя никаких заданий уже несколько месяцев, не занимался сбором информации и не зашивал твоих людей. Я больше на тебя не работаю.

– Все не так просто, – бросает он, указывая на меня тыльной стороной сигары. – Ты не можешь просто так уйти. Есть определенные правила. Клятвы, которые нельзя нарушать.

Я пожимаю плечами.

– Похоже на ваши семейные проблемы. Передай им мои соболезнования.

– Ты не такой неуязвимый, каким себя считаешь, Андерсон. Не забывай, кто тебя создал.

Криво усмехнувшись, я тянусь к двери и начинаю медленно ее закрывать, моя квота на словесный понос уже исчерпана.

– О, я не забуду.

Раф еле слышно ругается, когда дверь со щелчком закрывается, и я стою там еще несколько секунд, чтобы посмотреть, постучит ли он снова. Прежний Раф никогда бы не спустил подобное никому с рук без драки, но, быть может, возраст берет свое.

Или возможно, он запланировал что-то похуже.

Хотя вряд ли что-то может быть хуже, чем то, что я приготовил для него.

Я плетусь обратно в спальню, ныряю под одеяло, опираюсь локтем на подушку и смотрю на свою жену, убираю с ее щеки мокрую от пота прядь волос. На экране телефона всплывает оповещение: Вайолет снова отклонила один из моих последних денежных переводов.

– Гордыня предшествует падению, – бормочу я сам себе, открываю защищенное банковское приложение, которое мне установили в «Айверс Интернешнл», и отменяю все будущие переводы на ее счет.

Затем я пишу сообщение дедушкиному адвокату, сообщаю ему, что я в Бостоне и хочу договориться о встрече, чтобы окончательно отказаться от траст-фонда.

Глава 32. Елена

На следующий день я встречаюсь с сестрами и Лоренцо, их телохранителем, за поздним завтраком в элитном ресторанчике в гавани, и на какое-то время все кажется как раньше.

Они сидят напротив меня за столиком, волосы Арианы собраны в пучок, а рукава светло-голубой блузки застегнуты на уровне локтей. В то же время Стелла заправляет волосы за воротник рубашки и склоняется над своей тарелкой, пока Ари в подробностях пересказывает голливудский скандал, затмивший «новость о моем возвращении».

– …и я лишь говорю, что мужиков, которые так яро защищают права женщин, всегда первыми обвиняют в сексуальном насилии. Они слишком хороши, чтобы быть правдой.

Стелла фыркает, кусочки яичницы вылетают у нее изо рта.

– Ты ведь не веришь рассказу той девицы, верно? Они случайно встретились в Нью-Йорке и ему прям было нужно овладеть ей? Она ничтожество из провинции, а он рок-бог; почему бы он выбрал ее?

Ари бросает в нее гренкой.

– Я больше верю жертве, идиотка.

– В Америке действует презумпция невиновности, – говорит Стелла, качая головой. – И не делай вид, что не пела последний сингл Эйдена Джеймса[25] всего на прошлой неделе. Я слышала, пока ты была в душе.

Мы довольно долго заняты уничтожением яиц бенедикт, огромного количества бекона из индейки и бесконечных бокалов игристого сидра, прежде чем кое-кто упоминает маму.

Точнее, я. Я ее упоминаю.

– Девчонки, вы говорили, что она страдает, – замечаю я обвинительным тоном, указывая на Ариану вилкой. – Якобы она хотела, чтобы я вернулась домой.

Ари пожимает плечами и откусывает кусочек датского сыра.

– Так и было, клянусь. Она иногда целыми днями сидела у себя в комнате. Не знаю, почему она так отвратительно себя вчера вела.

– Может, она ревнует, – замечает Стелла, пожимая костлявыми плечами.

Уже второй раз за последние двадцать четыре часа слышу эту версию, и мне не нравится, что всем известно что-то, о чем я не знаю ничего.

– К кому или к чему?