Обещания и гранаты

Его взгляд пронзает меня насквозь, моя душа в огне. Но это не тот согреваюший огонь, который ласкает кожу. Это пламя опаляет и разрушает.

– Не могу, – процеживает он, хотя одновременно отпускает меня и проводит рукой по волосам. – Господи, Елена, дай мне пять минут.

В душе я хочу этого, отчаянно хочу остаться и послушать, что он скажет, но гнев берет верх и желает ему страданий.

– Не могу, – повторяю я его слова. Ари плавно спускается по ступенькам, половина ее лица украшена блестками и золотистым макияжем, она понятия не имеет, что произошло. Я ловлю ее у двери, когда она уже собирается выходить, и вскидываю бровь. – Уже уходишь?

Она кивает.

– Мы всегда репетируем самые трудные части номера перед выступлением. – Посмотрев снизу вверх на Кэла, она поджимает губы, затем снова переводит взгляд на меня. – Хочешь со мной?

Кивнув, я следую за ней к машине, ожидающей у бордюра; Лоренцо уже за рулем. И когда я забираюсь на заднее сиденье и бросаю короткий взгляд через плечо, я вижу Кэла, он все еще стоит на пороге, замерев, как статуя.

Когда мы отъезжаем, я даю волю чувствам; Ари придвигается ближе, позволяя мне плакать ей в плечо, хотя она, кажется, не понимает, что происходит.

Мне всегда было интересно, что будет, если у меня появится открытая рана, а Кэла не будет рядом, чтобы подлатать ее языком, пальцами или при помощи аптечки.

Похоже, теперь у меня есть ответ на этот вопрос.

Глава 34. Кэл

Я хочу пойти за ней.

Сделать для Елены то, что никто никогда не делал для меня.

Но все это бессмысленно, если сначала я не разберусь со своими проблемами.

Поэтому, хоть мне и кажется, что я возвращаюсь в Ад, пока иду во дворик, я проталкиваюсь сквозь гнев, кипящий в мозгу, и подхожу к своему краю стола. Положив ладони на пышную обивку спинки стула, я мгновение смотрю на недоеденную пасту и стакан Елены со следами розового блеска для губ.

Раф исчез, видимо, чтобы раскурить еще одну сигару, оставив меня наедине со своей женой. Кармен хлещет вино, явно потеряв чувство меры, и хихикает.

– Проблемы в раю, amore mio[30]?

Стиснув зубы, я поднимаю взгляд и сосредоточиваюсь на ее прихлебывании, позволяя ему раздуть пламя во мне до огромных масштабов, пока не начинаю чувствовать, как по коже бегут мурашки, требуя удовлетворить жажду насилия.

– Назови хоть одну причину, по которой я не должен выпустить тебе кишки прямо сейчас, – говорю я низким тоном, стараясь не показывать, как сильно она меня бесит. Если дашь таким людям понять, что они вызывают в тебе такие эмоции, они сразу используют это против тебя.

И я сам во всем этом виноват, черт возьми.

– Dio mio[31], ты никогда не умел флиртовать. – Она ставит бокал на стол и опускает руку, чтобы поправить лямку своего красного платья, соскользнувшую вниз по плечу. Она берется за нее пальцами, затем замирает и резко отпускает, словно передумав.

Кармен смотрит на меня кокетливым взглядом, наклоняет бронзовое плечо вперед, будто пытаясь меня соблазнить.

Вцепившись в спинку стула так, что ногти начинают ломаться под давлением, я еле сдерживаюсь от желания рассмеяться этой суке в лицо, понимая, что только раздразню ее.

– Всего одну причину, Кармен. – Я тянусь к пистолету за поясом брюк. Пальцы скользят по прохладной металлической рукояти, я снимаю его с предохранителя и направляю дуло на нее. – Не обязательно, чтобы она была весомой. Но лучше тебе думать побыстрее, мать твою, пока я не принял решение за тебя.

Она даже не вздрагивает, будто не знает, что я не бросаю пустых угроз. Поправив лямку с резким шлепком, Кармен выпрямляется и смотрит на меня пресным взглядом.

– Ты не убьешь меня, Кэллум. Если бы хотел, ты бы сделал это, как только увидел меня в постели с другим.

Бок начинает яростно пульсировать, словно мою плоть снова распороли ножом, после того как я оказался в засаде. В собственном доме.

Это был член соперничавшей семьи, кто-то с юга; если бы я мог подумать, что он окажется в моей постели, у него не было бы преимущества.

Но обычно не ожидаешь, что люди, о которых ты заботишься, предадут тебя.

Помню резкую боль, когда в меня вонзили нож; думал, что это конец. На тот момент, я не так уж долго проработал киллером и пытками уж тем более не занимался, поэтому, когда нож вошел в мою плоть и начал двигаться в ране, шок поглотил боль от первой пытки.

Помню, как очнулся посреди операции; меня отвезли в ближайший госпиталь после анонимного звонка копам в моем штате. Врачей настолько напугала потеря крови и возможные повреждения печени и селезенки, что они даже не стали промывать рану или попытаться сшить порванные мышцы, отчего на моем боку теперь огромный шрам.

Помню боль после операции; врачи называли ее фантомной болью. Сказали, что я, скорее всего, буду чувствовать ее до конца жизни, еще долго после того, как все заживет.

Сказали, что мне повезло. Что ангел-хранитель, должно быть, внимательно следил за мной, потому что селезенка была серьезно повреждена, но у них получилось ее зашить.

Это был мой девятнадцатый день рождения.