Обещания и гранаты

Я перевожу взгляд на Елену, которая смотрит на меня, а не на сцену; я едва могу разглядеть ее нос, блеск в золотистых глазах и очертания пухлых розовых губ. Медленно подняв руку, я прижимаю ладонь к ее щеке, и внезапно все звуки пропадают.

Они просто… затихают.

Затихает все, кроме моей реакции. Но когда меня накрывает волна тишины, сердцебиение и тяжесть в груди тоже наконец успокаиваются.

– Ты в порядке? – шепотом спрашивает она, наклонившись, разрывая мое сердце прямо посередине.

– Это я должен был спросить, – отвечаю я, проводя большим пальцем по ее скуле.

Она фыркает.

– На секунду показалось, что ты отключился. Прости, что забеспокоилась.

Когда она пытается отстраниться, я качаю головой и обнимаю ее лицо двумя руками.

– Не извиняйся за это.

Ее глаза поблескивают в свете прожекторов, отражающихся от сцены. Опустив взгляд, Елена вздыхает.

– Я пока не готова.

Сжав мои запястья, она убирает мои руки от себя и укладывает их обратно мне на колени. Отвержение жалит, словно наступил на пчелу босой ногой, боль расползается по всей моей нервной системе. Мы тихо сидим следующие несколько актов, наше ледяное молчание хуже, чем любой другой звук, который я когда-либо слышал.

Наконец начинается антракт, свет в зале включают так, чтобы гости могли видеть руки перед собственным лицом.

Поерзав несколько минут в кресле, пытаясь прогнать тревогу, курсирующую по венам, я выдыхаю, отталкиваюсь от подлокотников и встаю на ноги. Елена поворачивает голову, смотрит на меня и слегка усмехается, хотя ее лицо совершенно лишено веселья.

– Найди меня, когда будешь готова поговорить.

Я разворачиваюсь и иду в сторону лестницы, когда она шепчет:

– Перестань делать вид, что это я сделала что-то не так, Кэл. Ты солгал, ты все испортил. А не наоборот. И если я не хочу об этом говорить, то я, черт возьми, не обязана.

Я открываю рот, чтобы возразить, но затем закрываю его, когда понимаю, что…

Она права.

Кивнув, я молча соглашаюсь и поднимаю обе ладони в воздух.

– Ты права, я…

– А если бы я даже и хотела поговорить об этом, что я могла бы сказать? – Елена резко встает на ноги, сиденье кресла мгновенно поднимается. Поправляя свое короткое кружевное черное платье, она подходит ко мне; вглядывается в меня в приглушенном свете.

Мне не обязательно видеть ее глаза, чтобы знать, что они горят; я чувствую, как они облизывают мою грудь, обжигая душу, обливая меня керосином, пока она делает шаг назад и наслаждается видом пламени.

Я бы с радостью прожил остаток жизни в огне, лишь бы она была рядом.

– Хочешь, чтобы я рассказала, как сильно меня ранила новость о том, что у тебя были отношения с моей матерью? – спрашивает Елена на толику громче, чем нужно, и я невольно гадаю, делает ли она это, потому что знает, кто сидит в соседней ложе. Хочет ли она, чтобы они тоже услышали. – Тебе стало бы от этого легче, Кэл? От мысли о том, что ты наконец разрушил мою жизнь?

Ее голос надламывается на последнем слоге, прямо когда она останавливается передо мной; носки ее туфель упираются в мои черные оксфорды. Каждый мускул в груди напрягается, отчего дышать становится чертовски тяжело, пока она стоит здесь, обнажая свою душу, обвиняя меня в том, что она вся изранена, кровоточит и больше не подлежит восстановлению.

Мои руки подергиваются по бокам, когда Елена прижимает меня к стене и тычет указательным пальцем прямо в центр моей груди. Хочу заключить ее в объятия, осыпать извинениями и надеяться, что они как-то смогут все исправить.

Я пытаюсь коснуться ее, но Елена резко дергает подбородком, хватает меня за запястья и прижимает руки обратно. Я легко мог бы ее пересилить, но чем дольше смотрю на нее, чем дольше впитываю омывающие ее волны страдания, тем больше понимаю, что не хочу этого делать.

Я сам ее попросил поговорить.

– Ответь на вопрос, – бросает она, двигаясь так, что ее бедра касаются моих, отчего подол ее платья слегка задирается.

Сжав зубы, не понимая, специально ли она меня соблазняет или просто так получается, я резко выдыхаю через нос.

– Нет, Елена. Легче бы мне не стало.

Отпустив одну мою руку, она как бы случайно проводит пальцами по переду моих брюк; я шумно выдыхаю, когда они скользят по моему члену, который мгновенно твердеет от ее прикосновения.

– Осторожнее, крошка. Меня начинают посещать дурные мысли.

Она поднимает на меня взгляд, ее золотистые глаза источают жар; в них смешались гнев и страсть, оба чувства борются за первое место. Не говоря больше ни слова, она крепко сжимает меня через штаны, и моя рука на автомате взлетает и сжимает в кулак ее волосы.

Запрокинув ей голову, я нависаю над ней, ожидая, пока широкая улыбка озарит ее прелестные черты.

Но этого не происходит, и через мгновение я понимаю.

Елена не хочет разговаривать; боль и гнев еще слишком свежи, постоянно крутятся в ее голове, как фейерверки, которые разрываются, пока от них не останутся лишь обугленные ошметки.

Однако ее тело не связано с мозгом, и оно, кажется, бессознательно тянется ко мне.

И если по-другому вернуть ее я не могу, то так тому и быть, черт возьми.