Обещания и гранаты

Слезы обжигают глаза от того, каким учтивым тоном он вспоминает о моей матери, словно в их отношениях не было ничего странного.

– Она воспользовалась тобой, Кэл. Они оба тобой воспользовались. Украли с улицы впечатлительного ребенка и превратили его в свою марионетку.

– Все было не так…

– Кэл, – говорю я и касаюсь ладонью его щеки. Слезинка скатывается по моему лицу, когда я смотрю ему в глаза. – Ты не знал другой жизни. Они должны были воспитать тебя, но сделали это неправильно.

Его глаза горят от невысказанных эмоций, и он, кажется, смотрит куда-то вдаль, переваривая мои слова. Возможно, мне не следовало сразу переходить к обвинениям, но я почувствовала, как нарастает его сожаление, как груз вины за то, что он якобы разрушил мою душу, давит ему на плечи, и не могла этого вынести.

– Не хочу, чтобы ты извинялся передо мной за то, как преодолевал жизненные трудности, – тихо говорю я, – потому что я не вижу в тебе ничего такого. Немного грубоватый, далекий от совершенства, но…

– Удачливый, – выдыхает он, качая головой, словно прогоняя прочь череду эмоций. – Мне чертовски повезло, если ты хотя бы подумываешь вернуться ко мне.

Кэл тянет меня на край дивана и страстно целует; наши языки теряются в знакомом танце, мурашки от тепла и яркого света пронизывают все мое существо, страсть и любовь кипят в душе.

Отстранившись друг от друга, мы сбивчиво дышим, Кэл проводит большим пальцем по моим губам.

– Как бы там ни было, прости, что не рассказал тебе. Ты заслуживала знать правду.

Я сглатываю комок в горле, киваю, хотя воспоминание – как пощечина по лицу. Проведя рукой по его торсу, я хмурюсь; еще одна вещь меня тревожит.

– Она это сделала?

Его глаза следят за моими пальцами, скользящими по огромному шраму, и Кэл слегка кивает.

– Не своими руками, но да.

Сердце сжимается от всей той боли, что родители ему причинили. Несмотря на то, что он им не родной сын, постарались они как над собственным ребенком.

– Противно знать, что она тебя касалась, – тихо признаю я, понимая, что не смогу избавиться от этой мысли, пока не поделюсь ей вслух. – Противно осознавать, что она когда-то видела тебя голым.

– Она не видела, – перебивает Кэл, прижимая мою руку к себе. – Никто, кроме тебя, не видел, крошка. Что я могу сделать, чтобы ты поверила?

Я качаю головой, уверяя, что ему не нужно ничего доказывать, говоря, что некоторые раны может залечить только время. Но Кэл отмахивается; отклонившись назад, он сует руку в карман и выуживает перочинный нож.

– Пометь меня, – говорит он, протягивая лезвие.

Моя рука отдергивается от него и падает мне на колено.

– Господи, нет! Я не хочу причинять тебе боль.

– Еще как хочешь. – Он берет мою руку, сует в нее нож и заставляет пальцы обвить рукоять. – Причини мне боль, чтобы я понял, каково тебе было.

Я мешкаю, нож тяжело лежит в руке, металл обжигает кожу холодом. Страх сжимает горло, заставляя меня напрячься, пока я пытаюсь решить, хорошая это идея или нет.

В лучшем случае, если мы разведемся и Кэл найдет себе кого-то нового, хотя бы она увидит инициалы другой девушки, вырезанные на его коже.

В худшем – я порежу слишком глубоко, он истечет кровью и умрет.

И все же мне не хочется упускать такую возможность. К тому же, может, если я причиню ему немного боли, это поможет мне полностью прийти в себя.

Вытаскивая лезвие, я киваю и встаю с дивана. Кэл коварно улыбается, откидывается на кофейный столик. Я встаю, позволяя пледу упасть, и раздвигаю его бедра, пытаясь не обращать внимания на мгновенное возбуждение в области пониже задницы.

– Нужно неглубокое резкое движение, – говорит Кэл, направляя меня к своей левой грудной мышце, и прижимает лезвие к коже. – Чтобы осталось немного крови и шрам, но при этом чтобы я, ну, знаешь. Не умер.

Я сглатываю огромный ком в горле, давлю с небольшой силой, пока он мягко направляет меня; кончик ножа прорезает слой кожи, и его похвала заставляет мою киску пульсировать.

– Теперь одно движение запястьем – закончи букву, – говорит Кэл сквозь стиснутые зубы. Порез открывает некоторые давно зажившие шрамы, смазывая края последней линии моего первого инициала, но Кэл никак не реагирует, лишь стискивает зубы.

Кровь собирается в виде буквы Е, и я смотрю на нее с секунду, пораженная ярко-алым цветом; прежде чем он успевает сесть и остановить меня, я наклоняюсь к ней языком, впитывая металлический привкус, пробуждая в себе какие-то примитивные мотивы.

Не знаю, что именно происходит, когда его кровь попадает мне на язык; может, дело в том, что Кэл так часто пускал мою, что тело радо вернуть должок, а может, ответ кроется куда глубже.

Я не впервые попробовала его на вкус, но на этот раз все по-другому. Хаотичное отчаяние действий и уязвимость ситуации разжигают в моей груди пожар.