Обман

Когда она дала ему согласие, Богл тихо обрадовался, но прежде чем он успел обратиться к супругам Даути за благословением, единственный сын Эдварда, на кого тот возлагал большие надежды, заболел и умер. Мальчику было всего шесть лет от роду, и Элизабет боялась, как бы на нее не возложили вину за то, что ей не удалось его выходить и спасти. Они решили немного выждать. Когда в конце года объявили, что миссис Даути опять предстояло родить, они сочли, что это очень благоприятный момент. Богл вошел в гостиную, трепеща от страха и не в силах подыскать нужные слова, но быстро понял, что Даути ожидали от него куда более неподходящих новостей, и они обрадовались перспективе получить женатую пару надежных, устроенных слуг, намеренных продолжать у них работать и вовсе не собиравшихся целиком посвятить себя семейной жизни, что было обычным делом и частенько омрачало жизнь хозяев. Была только одна трудность: сторонникам реформаторской мании, как объяснял мистер Даути, «еще не удалось дойти до того, чтобы объявить для всех одну истинную веру». Так что им предстояло сочетаться браком в англиканской церкви неподалеку – в Грейт-Кренфорде.

На пороге церкви Богл затаил дыхание. Их встретили, конечно, обычные шепотки и вытаращенные глаза незнакомых ему людей, но почти все прихожане были им известны, а патронаж семейства Даути обеспечивал им непробиваемую защиту. Никто не засмеялся. Для всех жителей Пула он был Черный Богл, набожный, тихий, верный слуга мистера Даути и уникальная фигура в деревне – как однорукий мальчишка-смотритель дорожного шлагбаума или старая мисс Эллен, которая всю жизнь жила с мисс Джеймс. Брак только упрочивал его положение местной достопримечательности, и он вошел в эту роль, не вызвав ни у кого удивления и по большей части сам не испытывая никакого удивления, хотя иногда невольно вздрагивал, когда вдруг слышал свое имя, произнесенное Даути или их гостями, которые поминали его во время своих застолий в качестве доказательства «зловредных преувеличений квакеров». Ибо разве не был наш Черный Богл, муж нашей дорогой сиделки Элизабет, добродушным и здоровым парнем, с кем любой житель Пула с радостью свел бы знакомство.

7. Кто же я на самом деле?

Их первый сын Джон Майкл Богл родился в следующем году – через несколько месяцев после появления на свет дочери Даути, которую назвали Кэтрин, а потом, год спустя, и малыш Эндрю Джон. Иногда Богл мельком видел собственное лицо в небольшом зеркале над камином. Кто же этот сытый обманщик, имевший свой дом и семейный очаг, и зеркальце над очагом, и двух коричневых мальчишек, и свою вечернюю газету на коленях? А по ночам, в кровати, эта фальшивая фигура исчезала, и ее вновь сменял оригинал. Элизабет постепенно привыкла к его стонам и слезам во сне, к возгласам и даже вскрикам. Она садилась в постели и смотрела на своего таинственного супруга, покуда тот ворочался рядом. Он, казалось, извивался под бременем некоей невидимой силы, словно пытаясь высвободиться из-под могучей сдерживавшей его руки.

8. «Рабство»

Когда Джону было около двух лет, в вечернюю газету, которую читал Богл, опять вернулось слово «свобода». На сей раз свобода была обещана без ограничений, полной – и даже указывалась дата ее введения: первое августа 1838 года. Он пытался себе представить, как оно все будет. Но на ум ему приходил только праздник джонкуну – дурацкое видение, он и сам понимал. Ведь дело было не в том, как провести праздник, а в том, как жить на следующий день после завершения празднества. И все равно он читал новости с широко раскрытыми глазами, а когда закрывал газету, его глаза наполнялись слезами. Как же много людей попало во вращавшиеся жернова событий. Женщины, мужчины, дети, младенцы. Поколения за поколениями. Его отец. Его мать. Весь благородный род обеих Джоанн. Смолоты в труху. Сердца перепаханы. Тела искромсаны. Души кипели, покуда не превращались в пар. Человеческое топливо. Жернова давильни вращались и вращались. Сто лет? Двести? Конюх-философ уверял, что триста. После того, как срезали урожай людей, высаживали новую рассаду. Им отрезали руки, уши, груди. Водосток заполнялся кровью. В его снах тот водосток был бесконечным. В этих снах он вечно шагал вдоль него, босой, по багамской траве – и кричал. Но читатели «Таймс» знали про эту давильню одно – что она прекратила работать.

Он отвернулся от Элизабет и стал глядеть на пылавший очаг. Жители Пула редко спрашивали, если вообще интересовались тем, что происходило за пределами их деревушки, но всякий раз, когда такой вопрос иногда возникал, Элизабет поспешно, но деликатно старалась отвечать сама, действуя словно медсестра, кем она и была, которая после ухода врача берет на себя все заботы о больном:

– Мистер Богл в детстве был личным слугой мистера Даути на острове и сослужил ему добрую службу.