Обман

– Я хочу продать Аптон – это мое Богом дарованное право, – и я обратился к нему и сказал: «Дорогой племянник, так уж получается, что, поскольку ты теперь достиг совершеннолетия, я почему-то не могу действовать без твоего собственноручно заверенного одобрения на юридическом документе». И что, по-твоему, он мне ответил? «Я люблю Аптон, и я люблю вашу Кэтти, и я не разрешу вам его продать, пока я не женюсь на ней!» Говорю тебе, Богл, я едва не задушил его голыми руками! Это же его родная кузина! Я не могу продать свой чертов дом! Никчемный негодяй с мамашей-лягушатницей, которая давно выжила из ума! Только через мой труп, Богл!

Роджеру было отказано от дома в Тичборн-Парке. Сэр Эдвард, собрав Богла и всех слуг, объявил им об этом и объяснил, что должен делать каждый из них, в случае если они заметят на территории имения молодого гвардейца. Эти указания, данные безапелляционным тоном, были забавным образом невыполнимы, учитывая ревматизм Богла, существенную корпулентность кухарки и постоянное состояние опьянения, в каком пребывал Гилфойл. К тому же Роджер всегда пользовался популярностью у обитателей каморки под лестницей. Он пил не меньше Гилфойла, курил похлеще кухарки и забавлял горничных потугами сыграть джигу на французском рожке. Так что в его изгнании было нечто смехотворное и печальное. Впервые с тех пор, как они встретились, Богл испытал к сэру Эдварду чувство, которое всегда решительно гнал от себя: жалость. Возможно, это было предчувствие. Он словно предвидел, что слуги сэра Эдварда стояли перед хозяином и внимательно его слушали в последний раз.

12. Патронаж, 1853 год

На лестничной площадке наверху что-то с грохотом упало. В тот самый момент, когда раздался грохот, Богл точно знал, что это такое: тело рухнуло на пол. Его первой мыслью было: «И как мне теперь жить?» После похорон он переждал два мучительных дня, после чего постучал в дверь комнаты леди Даути, держа шляпу в руках. Она выслушала его с гробовым молчанием и отпустила, ничего не сказав в ответ. Затем наступил мрачный вечер, создавший в особняке атмосферу ночлежного дома. На следующее утро она прислала ему записочку с просьбой зайти. Она объявила, что решила вернуться в Аптон и что, даже перестав быть ее работником, Богл не должен позорить семью ее покойного супруга ни своим поведением, ни поведением его сыновей, которым скоро предстоит уйти из школы, и им потребуется выгодная работа по найму. Она посоветовала ему навести справки о вакансиях у брата сэра Эдварда, новоиспеченного баронета сэра Джеймса, собиравшегося переехать в Тичборн-Парк со своей несносной женой-француженкой Генриеттой и их сыном Роджером. Богл кивнул.

Он ошибался насчет жителей Пула. Никто его здесь не уважал и не любил: его жизнь была не более чем формой патронажа. Никто не пришел в имение выразить ему соболезнования или симпатию, и он проработал на нового баронета всего несколько месяцев, после чего Госфорд отвел его в сторонку и сообщил, что сэр Джеймс «хочет внести изменения». С чем это было связано, он не объяснил. Богл пытался прочесть хитрый взгляд управляющего. Они оба слыхали, как леди Тичборн называла Богла «эта обезьяна». И, не таясь, тщательно протирала платком каждую чашку, которую он ей передавал, прежде чем соизволить попить из нее.

– Мне жаль, Богл, – сказал Госфорд, обращаясь к пятну на стене над его головой. – Но решение принято.

Богл кивнул.

13. Ручательство

Все усилия, которые он предпринял, пытаясь как-то устроить будущее своих сыновей, ни к чему не привели. Он не смог найти места подмастерья для старшего и посему был вынужден обратиться за содействием к леди Даути, которая согласилась поспрашивать знакомых. Но с работой у аптекаря, найденного ею в Ноттингеме, вышла неудача. Аптекарь уверял, что Джон грубил покупателям. Джон же говорил, что покупатели не желали слушать его рекомендаций и боялись, что он продавал им не лекарства, а яд. И его уволили. Богл даже снова поехал в Аптон, чтобы самолично просить помощи у леди Даути. Он пытался объяснить ей, сколь призрачны были перспективы у его сыновей, потому как «цвет кожи им вредит», и даже задал вслух вопрос, не лучше бы им всем вообще уехать из графства. Леди Даути вздохнула и сообщила, что, хотя сэр Эдвард «не оставил никаких распоряжений на сей счет», она, желая проявить чувство милосердия и имея христианскую совесть, продолжит выплачивать ему пятьдесят фунтов ежегодного содержания. Богл кивнул. Он простоял навытяжку чуть дольше, чем требовала простая вежливость, в надежде получить клочок бумаги, некий подписанный документ, хоть что-то, что он мог бы зажать в руке как ручательство после всех долгих лет его службы.

– Удачи тебе, мистер Богл, и до свидания.

14. Джейн Фишер