Обман

Братья и сестры Артура Ортона получали тайно денежные вспоможения от Претендента. Претендент представил суду список пропавших моряков «Беллы», но ни одно из этих имен не фигурировало в списках команды «Беллы». Вместо того эти моряки обнаружились среди команды «Миддлтона» – корабля, на котором подросток Артур Ортон много лет назад отплыл из Уоппинга на Тасманию (Он прямо как сочинитель романов, подумала миссис Туше, лжет с целью рассказать правду!). Почти все, кто когда-либо встречался с сэром Роджером, помнили татуировку на его левой руке. У Претендента такой отметины не было. Будучи в Южной Америке, Претендент везде и всегда именовал себя «Том Кастро» и превратился в «сэра Роджера» только в Австралии, куда дошли газетные объявления леди Тичборн. И последнее: его сторонники оказались либо безмозглыми простофилями, либо мошенниками, либо и теми, и другими одновременно. Фрэнсис Бейджент, «друг семьи и антиквар», был слабоумным болваном, который продолжал мутить воду, невольно снабжая Претендента новыми сведениями сверх тех, что он сам от него выудил. Что же касается Эндрю Богла… После всего им сказанного он оставался всего лишь негром:

– И хотя я, как правило, не люблю очернять целые классы людей, я не могу забыть, что существуют определенные представители негритянской расы, кто не славится правдивостью…

Смех в зале суда. Миссис Туше с тревогой покосилась на Генри, чтобы увидеть его реакцию, но тот сидел к ней спиной, и ей надо было дождаться того дня, когда она приедет сюда без Сары, чтобы остановить его в фойе и каким-то образом выразить свое отношение к этим словам обвинителя, прежде чем отправиться на железнодорожную станцию. Такая возможность ей представилась на следующей неделе, но она смутилась и не стала вступать в беседу с Генри. Разве этот разговор сможет загладить унижение? Или только усугубит его?

11. Надолго ли?

Перечислив основные пункты обвинения, Хоукинс вновь вернулся к ним и стал излагать их в подробностях – его речь растянулась на семнадцать дней. После чего Коберн захотел узнать, скольких свидетелей намерена вызвать сторона обвинения. Хоукинс уткнулся ястребиным клювом в свой конспект:

– Двести пятнадцать, ваша честь.

Единственным человеком в зале, кто, насколько смогла заметить миссис Туше, никак не отреагировал на это заявление, был сам Претендент. Он сидел слева от Хоукинса и поочередно то вздыхал, то зевал, то чертил каракули на листке бумаги. Иногда он рисовал присяжных, иногда адвокатов, а иногда и самого Коберна.

– Черт побери! Я-то надеялась, что самое позднее к маю мы, естественно, освободимся. У меня же сезон скачек на носу, не забудьте. И как думаете, миссис Туше, надолго вся эта канитель растянется?

Миссис Туше пожала плечами. Про себя же она молча прикинула: на восемь томов.

12. Двенадцатый посланник

Миссис Туше пришло в голову, что закон – в той мере, в какой она его всегда идеализировала, – не подчинялся достаточным правилам, а некоторые, которым он подчинялся, казались ей несколько произвольными. Почему в уголовном судопроизводстве обвиняемому не дают возможности говорить от своего имени? И как вообще люди становятся адвокатами? Каждый из присутствовавших в зале адвокатов трактовал «закон» на свой манер, хотя все они пускались в долгие разглагольствования на сей счет – и при этом у них было много общего. Она выслушивала аргументы про жизнь обвиняемого во Франции уже два месяца кряду, но в задаваемых вопросах не было никакой логики. Никто, казалось, не имел понятия, с чего начать допрос и как его закончить, какие сведения имели прямое касательство к делу, а какие оказывались совершенно лишними. Это смахивало на чтение прозы Уильяма. Обвинение ухватилось за старых иезуитов из парижского школьного детства Роджера, чем дало повод адвокату противной стороны – эксцентричному ирландцу Кенили – вступить с ними в перепалку из-за различных положений католической доктрины. Но это, хотя и было с восторгом встречено аудиторией в зале суда, не имело никакого отношения, насколько она могла видеть, к рассматривавшемуся делу. Две недели пустопорожних дебатов прошли в спорах об истинной природе исповеди. Разве это не доказанный факт, что иезуиты сознательно прибегали к двусмысленности?

– Это же правда, да, миссис Туше? Вы разве не привыкли лгать во имя своего Бога, а? Даже в суде?

Прежде чем миссис Туше смогла возразить против столь вопиющей клеветы, чудаковатый адвокат защиты принялся допрашивать старого монаха по фамилии Лефевр, попросив того растолковать значение его имени:

– Разве вас не назвали в честь знаменитого святого, сэр? Я говорю, разумеется, о святом пятого века Алексисе Лефевре. И разве этот святой, как и наш оплеванный сэр Роджер, не покинул на многие годы лоно своей семьи и много лет спустя вернулся к ним без гроша в кармане? И разве его семья не приняла его вновь именно как нищего, но тем не менее никогда не признавала…

– О-о, ну все, он его загнал в угол, миссис Туше! Вы же не можете не «признать» этого, по крайней мере…