Обман

Возвращаясь домой в поезде, она и Сара с удовольствием рассматривали газетные карикатуры. Тичборн в образе Бармаглота, Кенили – в образе Безумного Шляпника, Хоукинс – Кролика и Богл – Сони. Тичборн и Богл, который тонул в Темзе, Кенили подталкивал его к берегу у Вестминстера, а Коберн давал им пинка и сталкивал обоих обратно в воду, а на подошве его башмака было выведено слово ПРАВОСУДИЕ. Кенили в образе святого Георгия, вонзавшего Меч Тичборна в дракона юриспруденции. Кенили в облике укротителя льва, Претендент в облике клоуна, Богл в облике канатоходца, а Коберн в облике главаря банды, и все они под куполом цирка. Последняя карикатура, в глазах миссис Туше, намекала на еще одну потенциальную теорию истины: Истина могла явиться где угодно, но самое невероятное для этого место – арена цирка.

17. Тайны Богла и Луи

Эндрю Богл вошел в зал судебных заседаний и вновь занял место на свидетельской скамье. Было невозможно представить себе, что он мог о чем-либо солгать. Спокойно, с предельной ясностью он повторил все то, что уже сказал в ходе гражданского судопроизводства. Одна из теорий истины гласит, что те, кто говорит правду, не выказывают признаков волнения: так вел себя Богл. Но может ли человек искренне лгать? То есть лгать, но не знать этого? Она сочла немыслимым, что он мог снабдить Претендента нужными сведениями, – разве что не осознавая этого. И вместе с тем она знала, что он был человеком умным и проницательным…

Этот мистер Богл был сплошной тайной! С того дня, как они ели свиные отбивные в ресторанчике, она предприняла не одну неуклюжую и безуспешную попытку восстановить доверительность, возникшую тогда между ними, но если ей удавалось якобы случайно столкнуться с ним в коридоре здания суда – или привлечь его внимание к себе, сидевшей на галерке, он, казалось, был немало удивлен и сконфужен. Когда их пути пересекались, с ней заговаривал Генри, а старый Богл извинялся – ссылаясь на больные суставы – и, пожелав ей хорошего дня, уходил. Он что, считал ее вампиршей? А ведь ей хотелось только узнать то, что можно было знать о других! Пытаясь понять других, миссис Туше, в общем и целом, следовала принципу Теренция[148]. Ей не только не было чуждо ничто человеческое, но миссис Туше полагала, что подумай или почувствуй она нечто, то с очень малой долей вероятности она была бы единственной, у кого возникли такие мысли или чувства. И если раб Теренций мог полагать себя единичным примером всеобщего явления, почему бы так же не считать и миссис Туше? В духе этих рассуждений она теперь и расценивала свою склонность верить в то, что ей необходимо было считать истиной. Да, вероятно, следовало верить Боглу, и она не могла допустить неверие. И если это верно в отношении него, то же самое, конечно же, можно было сказать и о Генри, о мистере Онслоу и о мистере Бейдженте, не говоря уж о массе оптимистично настроенных людей, сжимавших в руках «Облигации Тичборна». На них были потрачены живые деньги, а народ все повышал и повышал ставки в надежде сорвать куш, упрямо веря в его репутацию, пускай даже его ежегодное содержание было отменено, и складывая все яйца в корзину Тичборна. Эти меланхолические раздумья привели миссис Туше к другой теории истины: люди лгут сами себе. Люди лгут себе постоянно.

Другую вероятность – что сам Богл и придумал всю эту махинацию – она сразу отмела. Невозможно было себе представить, чтобы план тщательно просчитанного сговора мог родиться в голове у столь уравновешенного, тихого, простого, честного старого негра, как Черный Богл, и Хоукинс, чувствуя общее недовольство в зале суда тем, что благородного старика подвергали чересчур пристрастному допросу, решил оставить того в покое. Вместо этого вновь возник вопрос об «Оспри». Это был корабль, спасший Претендента в открытом море и доставивший его в Мельбурн – как утверждал Претендент. Нашелся свидетель, примерно в то время видевший «Оспри» в Австралии; но другой свидетель вспомнил корабль с таким названием в Рио, а также вспомнил и стюарда, плававшего на том корабле, – датчанина по имени Жан Луи. «К чему это все идет?» – подумала миссис Туше. Ей захотелось, чтобы страницы жизни можно было пролистать вперед, как в романе, чтобы выяснить, имело ли смысл читать текущую главу, если знать, что произойдет дальше. Но она была совершенно не готова к тому, что произошло дальше. Кенили подошел к свидетельской скамье, держа свой блокнот высоко над головой, точно это была скрижаль Моисеева:

– Вызывается свидетель – ЖАН ЛУИ!