Обман

Прежде чем она успела ответить, раздались громкие аплодисменты, эхом перекатывавшиеся по всему залу и заполнившие пустоту огромного зала. Прямо у нее над ухом какая-то женщина вскрикнула: «Э, да они не такие уж и черные!» – таким тоном, словно собиралась рассмотреть этот вопрос в суде. Охваченная любопытством, миссис Туше стала разглядывать сквозь театральный бинокль небольшую круглую сцену внизу. На нее вышли четверо мужчин и семь женщин. Некоторые из них были такого же цвета, как Эндрю, другие – как Генри, но помимо них были и певцы с другими оттенками кожи. Самым неприятным для нее стало то, что среди них выделялись три девушки, которые с такого расстояния мало чем отличались от дочек Уильяма. Никаких чернокожих девчушек в детских кринолинах, ни персонажей финального номера «эфиопских менестрелей» в потрепанных цилиндрах. Все были в обычных костюмах-двойках и скромных платьях. Миссис Туше, всегда чутко улавливавшая настроение толпы, сейчас ощутила в зале общее смущение и разброс во мнениях, сменившийся – после нескольких минут взволнованных шепотков – примирением с ситуацией. Если эти певуны, одетые в стиле певческих ансамблей американских негров, не выглядели в точности как те, кого вы как-то видели на английской сцене, то этого, конечно, и следовало ожидать. Они и должны были вести себя иначе. И если они оделись словно в церковь, так разве это не церковь, и преогромная? Но церковь для миссис Туше имела несколько иное значение: церковь была лишь иной формой человеческой ошибки, которую следовало причислить ко всем прочим. Ее не могли эстетически убедить – многие, а в духовном плане – некоторые, но в любом случае она никогда не была бы полностью уверена. Не говоря уж о рукотворном храме. Что же до этого «Табернакла», то он был выстроен на месте печально известной гибели саутваркских мучеников[151] и уже поэтому не мог вызвать у нее удовольствия. Ей не нравилось, когда ей напоминали об эксцессах правления королевы-католички – и о ее собственном лицемерии на сей счет, – и коль скоро она оседлывала эту вереницу обвинительных мыслей, ей было очень трудно с нее слезть. Человеческие ошибки и продажность повсюду, куда ни взгляни, церкви далеки от совершенства, жестокость в порядке вещей, власть развращает, слабых оставляют без гроша сильные! На что можно положиться в этом мире?

Народ Израиля в Египте прозябал, Отпусти мой народ. И в рабстве тяжком изнывал, Отпусти мой народ.

Восторг. Красота. Благодать, явленная в словах – ставшая зримой! Впрямь ли она слышала музыку до сего момента?

20. Что мы можем знать о других?

После концерта, стоя перед пивной «Слон и замок» и пытаясь собраться с мыслями, миссис Туше вновь расплакалась. Живое прославление Господа! Те, кто недавно ощутил узы единения, должны возвысить свой голос в радостном песнопении! Она пыталась донести хотя бы отчасти свои восторженные чувства до молодого Богла, а тот кивал и обмахивался программкой, испытывая восторг иного рода, думая о своем – она поняла, что он ее даже не слушал. Не в первый раз за этот вечер ей захотелось оказаться в компании старого Богла.

Раздосадованная, она наблюдала, как Генри скользил взглядом по выходившей из здания толпе, словно ища кого-то конкретного среди этих шести тысяч лиц, хотя он не сообщил ей заранее о своих планах…

– Миссис Туше, позвольте вам представить мисс Джексон.

Миссис Туше густо покраснела. Она засмущалась, не зная, куда деть руки. И сделала странное движение головой, словно возмутившись, на что оказавшаяся перед ней молодая негритянка едва заметно кивнула. И больше ничего.

– А вы… вы не одна из… певцов? Какое красивое пение! Какой выразительный символ – если можно так сказать – и насколько злободневный!

Еще один короткий кивок:

– Вы очень добры, мадам.

– На прошлой неделе я оставил свою карточку, – застенчиво объяснил Генри, – предложив услуги проводника. Нам дали согласие ее взрослые сопровождающие, и, как видите, мисс Джексон приняла мое предложение и теперь оказывает мне честь, позволив пройтись с ней и показать город.

Он был просто мальчиком, говорившим то, что, по его разумению, должен говорить взрослый мужчина. И еще она заметила унылое сходство в одежде обоих молодых людей: старомодная и чересчур строгая, должная произвести впечатление безукоризненной пристойности. Но чопорная традиционность их облика, приличествовавшая богатым гостиным, глубоко ее разочаровала. Это и есть, стало быть, свобода?

– Вместо того чтобы отнестись к мисс Джексон как к обычной путешественнице, Генри, можно было бы попросить ее рассказать свою историю. Я не сомневаюсь, она весьма замечательная.

Эти слова она произнесла наставительным тоном своей давно умершей матушки. В ответ мисс Джексон натянуто улыбнулась и ничего не сказала. Странно, но она, похоже, старалась отгородиться от восторженного отношения миссис Туше к столь знаменательному в ее жизни событию. И почему эта юная леди нарочито вела себя так, словно этим вечером не сделала ничего особенного, а просто прибралась на кухне и приготовила ужин?