Обман

– Ну сколько можно, а, Богл? Сколько можно им говорить, чтобы они не жгли траву на пастбищах в июле? Одной искры достаточно, одного дуновения ветерка – и все полыхает! Но нас никто не слушал. Никто в Хоупе ни черта не смыслит в управлении хозяйством. Мы с Боглом всегда были против них всех!

Новая миссис Даути снова согласилась, и это начало становиться утомительным.

– Сомневаюсь, что Букингем это переживет. Какой же он прожженный преступник! Я с содроганием думаю о том, в какие непомерные долги он влезет теперь, после пожара. Богл, убери эти винные бокалы и принеси новые, для портвейна. А вот еще, послушай: «Комитет также выяснил, что в пожаре погибли крупные суммы денег, принадлежавших неграм, в банкнотах и монетах. Много серебряных монет расплавилось в огне и смешалось со жженой землей в банках, в которых они хранились». Миссис Даути, ты не поверишь, сколько раз я пытался убедить этого свиноголового Букингема дать мне лопату и позволить вскопать землю вокруг этих дурацких хижин. Кто знает, сколько ножей и подсвечников умыкнули из главного дома и зарыли в недра земли! Но меня никто не слушал. А теперь смотри, что произошло! Боже ты мой, Богл, что с твоей рукой?

Богл разжал дрожавший кулак и смотрел, как красивые осколки зеленого бокала посыпались на пол, посверкивая и покраснев от его крови.

22. «Важная проблема наконец-то решена», 1844 год

Несмотря на шумиху вокруг «Собора Святого Павла», Крукшенк, очевидно, простил Уильяма и не затаил на него обиду, о чем говорило его согласие иллюстрировать новый исторический роман «Сент-Джеймс, или Двор королевы Анны» – книгу не менее скучную, чем правление самой королевы Анны. По крайней мере, он снова стал приходить на ужины. Как и Теккерей, которого хотели видеть в доме больше, чем кого бы то ни было, да и Диккенс опять появился. Диккенс, кому было чем себя занять. Неужели Уильям так и не догадался об истинной причине его визитов?

– Ричард! Мы тебя не ждали! Останешься на ужин?

– А можно?

– О, у нас всегда есть рог изобилия для нашего мистера Хорна[153]. Мы все тебе искренне рады.

– Уильям, в этом особняке ты прячешь светловолосую красавицу, красавицу с волосами цвета воронового крыла и красавицу с огненно-рыжими волосами. Это и впрямь изобильное богатство. Так что всегда жди меня в гости!

Фанни исполнилось семнадцать, Эмили пятнадцать, а Энн-Бланш была на год ее младше. И все они были красавицами. Это удивляло миссис Туше, потому что она никогда не считала их привлекательными детьми. Больше никто из них не стремился занять за столом место рядом с кузиной-домоправительницей, обладавшей колким языком. Этой чести теперь удостаивалась Эмили, чьи черные волосы и фарфоровую кожу сравнивали с Дианой так часто, что можно было подумать, будто и у нее за спиной висел колчан со стрелами. Энн-Бланш отдавала предпочтение какой-то дальней тетушке-ирландке Уильяма и единолично произвела Диккенса в «поклонника рыжих». Фанни была вылитая мать. И это сходство заставляло миссис Туше страдать. Но все, что Фанни могла понять, так это то, что чудаковатая кузина папы вроде бы не слишком ее любила.

Миссис Туше наблюдала, как когорты молодых литераторов посещали дом человека, кого они не уважали, чьи угощения были не более чем съедобными, а запасы портвейна частенько иссякали. Невысоко же они ставили эти приемы – для них они были как выгодная сделка! Неужели частью этих сделок было присутствие за столом его дочерей? Даже девочки, похоже, хорошо понимали, на каких условиях они появлялись за отцовским столом, словно всегда знали, что своей красотой обязаны мужчинам и теперь им пришла пора полностью оплатить этот долг. Миссис Туше всегда считала вполне возможным такое идеальное застолье, где присутствующих объединяла общность вкусов и интересов, когда мужчины и женщины, собравшиеся за одним столом, относились бы друг к другу как к равным, демонстрируя лишь остроту ума, – но это оказалось слишком наивной иллюзией. Красота была козырем, побивавшим все прочие соображения.