Обман

Мужчина с роскошной бородой, в дешевой шляпе и гороховом сюртуке взошел на свидетельскую кафедру. Его акцент Сара определила как «чужеземный». Да, он спас сэра Роджера. Да, человек вон там – это сэр Роджер. Нет, у сэра Роджера не было татуировки. Мистер Луи лично привел его в чувство, и кому как не ему это знать. Изумленная миссис Туше ожидала, что ее компаньонка будет торжествовать, но Сара сидела, крепко прижав скрещенные руки к груди, словно желая пресечь все попытки показаний мистера Луи проникнуть к ней в душу.

– Говорю вам, мне он не нравится. Слишком складно все пока получается. И еще: у него слишком близко посажены глаза. И выражение его лица мне не нравится. Это лицо мошенника, уж поверьте мне, я их повидала достаточно. Говорю вам: у меня плохое предчувствие, я нутром чую. Говорите что угодно о Черном Богле, но у него честное лицо, пускай даже оно чернее, чем у дьявола! И где был этот Луи, когда проходил первый процесс? Говорю вам: это ловушка! Бедняга Кенили потом всю жизнь будет жалеть, что доверился словам этого Луи. Он сделал плохую ставку, миссис Туше, помяните мои слова!

Многие либеральные идеи миссис Туше выросли из пословицы: «Дайте собаке плохую кличку – и можете ее повесить!», справедливость которой сильно поразила ее еще в детстве. Для нее цель жизни заключалась в способности сохранять здравомыслие, никогда никого не судить по внешности или неудачным именам и всегда делать выводы, основываясь на фактах. Она продолжала твердо придерживаться этого принципа и в зрелые годы, даже после того, как многие известные ей здравомыслящие люди в нем разуверились. Она корила Сару за склонность к предрассудкам и тем самым загнала себя в угол. Почти месяц она оставалась в лагере сторонников Жана Луи. Шло оживленное опознание свидетелями разных «Оспри», изучались списки команды, одни свидетели никогда не слыхали об этом Жане Луи, другим казалось, что имя им знакомо, записи о кораблекрушении включались в список улик, проводились допросы таможенников – покуда как-то утром в зале суда не появились два тюремных надзирателя, которые признали в Жане Луи недавно освободившегося заключенного, шведа по фамилии Лундгрен, ныне проживавшего с активисткой фонда защиты Тичборна.

18. Новые горизонты

Хотя давно уже восхищавшаяся эфиопскими певцами – настоящими или нарисованными, меланхоличными или комичными – миссис Туше никогда не думала, что ей посчастливится побывать на живом концерте этой музыки, да не с кем-нибудь, а с Генри Боглом.

Через неделю после того вторника она именно это и намеревалась сделать.

Она не могла не замечать, что с возрастом незримые границы вокруг нее смазывались и смещались. В то время как у многих ее знакомых – особенно мужчин – эти самые границы, напротив, только становились выше и прочнее. Возникали новые ограды, иногда стены, а иногда и крепостные сооружения. И она не гнушалась поздравлять себя с отличием от них.

Она сообщила Уильяму, что едет в Вигмор-Холл[149] послушать Баха в исполнении французского музыканта.

19. Благодать

Миссис Туше нечасто пересекала Темзу. Когда они с Генри подошли к южному берегу и перед их глазами возникла колоннада Метрополитен-Табернакла[150], ей стало не по себе. Она, разумеется, слыхала про этот памятник протестантизма, но его грандиозные размеры ее шокировали. Со стороны реки он выглядел весьма внушительно, почти как собор в Ватикане. Но когда они вошли внутрь, интерьер оказался успокаивающе рациональным и без излишних красот, как и сам протестантизм. Генри, в свойственной ему щепетильной манере, вынул носовой платок и, развернув, положил на сиденье своего кресла. Вместе они насчитали в общей сложности шесть тысяч мест в зале. Вечер был жаркий, душный, но по мере приближения начала представления, все места заполнились.

– Репутация создает им известность. Сначала они пели для королевы. А сегодня – для шести тысяч британцев. Вот что такое прогресс для твоего народа, Генри!

– И для вашего, миссис Туше!