– Мисс Джексон очень любопытно увидеть наш Биг-Бен.
Миссис Туше нахмурилась, на мгновение оскорбившись вольным использованием Генри притяжательного местоимения «наш».
Вслух же она сказала:
– А, ну, это недалеко отсюда.
– Мы хотим пройтись вдоль реки. Не желаете к нам присоединиться, миссис Туше? Я знаю, вы любите ходить пешком.
Миссис Туше поспешно сказала «нет». На лице мисс Джексон мелькнуло нескрываемое облегчение. Миссис Туше была поражена. Как же черна эта мисс Джексон, и вместе с тем как же горда, и как сдержанна. Была ли она красива? Миссис Туше не могла судить, не имея критериев. Отлично разбираясь в вожделении, однако, она куда увереннее могла угадать чувства Генри. У него был явный вид очарованного юнца. Он выглядел в точности как паж Ван Дейка, пожиравший взглядом свою луноликую принцессу Генриетту[152]. Но это сравнение лишь усугубило смущение миссис Туше, не в малой степени потому, что Генри, с высоты своего роста, смотрел на девушку сверху вниз. Она лишь была такой же луноликой.
Все трое замерли, и наступил миг странной, подчеркнутой тишины, тот, возможно, редчайший для Англии случай, когда все присутствующие как один потеряли дар речи – нет, такое было просто немыслимо с самого сотворения мира. Миссис Туше часто в своей жизни оказывалась третьей лишней. Но сейчас она ощутила нечто иное. Ее посетило безутешное, почти дурманящее чувство одиночества и отчужденности. Она с необычайной остротой осознала каждую часть своего лица и тела, как будто ее личность внезапно от нее отделилась, как будто
Смутно ощущая унижение, она практически не проронила ни звука, когда они произносили скованные и неуклюжие слова прощания. Она смотрела, как парочка шла по направлению к зданию парламента, обращая на себя внимание всех прохожих. В глазах миссис Туше они больше не выглядели благородными детьми Африки – исполненными благодатью страданий, осиянными свободой, – а были похожи на самых обычных глупых юношу и девушку. Она не могла избавиться от ощущения, что они вступили между собой в заговор, нацеленный против нее лично. Заговор насмешки? Или жалости? Всю дорогу до дому эта мысль преследовала ее, как чувство стыда.
21. Предыдущая тайна Богла, 1840 год
– В нашем мистере Богле есть нечто загадочное, – заметила новая миссис Даути. – Он никогда не злится.
– О, все иногда злятся.
– Да, Эдвард, об этом я и говорю. Но Богл – никогда! Рождество – напряженная пора. Я вот слышу, как Лили топает ногами на кухне, а Гилфойл кричит на конюха. Но мистера Богла ничего не выводит из себя. Он загадочный. Если он и злится, то никогда этого не показывает – тогда куда девается его гнев? Он же должен на что-то его изливать. Иногда я боюсь, что он замышляет против нас заговор.
– Ха! Ты читаешь слишком много романов, Кэтрин! Леди должны перестать увлекаться романами – от них ничего хорошего не жди! Если хочешь знать мое мнение, то было бы разумно направить в парламент петицию о пагубности романов!
Сам же Богл, который случайно подслушал этот разговор, больше о нем не вспоминал до одного вечера в середине августа. После ужина он принес в гостиную сыр, а сэр Эдвард в этот момент читал вслух страницу из папки, которую держал в руках:
– «
Миссис Даути взяла из рук Богла сырную тарелку и согласилась с мужем, что постройка жилья для рабов и впрямь была весьма странным предприятием, если учесть, как часто в их домишках возникали пожары и они сгорали дотла.