Обман

– Я знаю, что это не так. И если говорить о свободе, то, миссис Туше, я бы посоветовал вам не ждать, когда кто-то преподнесет вам этот фальшивый подарок. Вам придется ждать очень долго. Уж лучше «оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними»[176]. Говорят, во мне больше от бабушки, чем от отца, и я этому рад. И я тоже читал и Спенса, и Уэддерберна. Я знаю, что земля принадлежит мне, так же, как и любому другому. Так писал мистер Спенс, так сказано в Книге Левит, если уж на то пошло. Что до меня, то она принадлежит мне до скончания времен. И мне не надо ни бороться за право ею владеть, ни умолять об этом. Хотя именно в таком положении мы с моим бедным отцом сейчас и оказались – жестоко запертыми в клетке. Я знаю, вы – занятая женщина, и я вижу, что сейчас у вас другие заботы… Но известно ли вам, что Тичборны до сих пор не дают нам покоя? Они заставляют моего отца изменить показания. Они его в гроб вгонят!

Миссис Туше удивленно подняла брови, словно учительница, изумленная ответом ученика-отличника.

– Генри, знаешь, что твой отец перво-наперво сказал мне про тебя? Что ты замечательный и очень горячий юноша. Как же он был прав! Ты красноречив. Ты можешь гордиться своей образованностью.

Генри в сердцах наподдал ногой по горке опилок на полу, под которой, как опасалась миссис Туше, было припрятано нечто худшее, чем просто опилки.

– Моя образованность! А она какое к этому имеет отношение? Разве свободу можно заработать – как школьный приз?

– Нет, конечно. Я лишь…

– Мой отец очень терпеливый человек, миссис Туше. А я нет. И никаким трюком, или сделкой, или обменом, или обманом, или кроткой христианской надеждой нельзя завоевать для меня то, что принадлежит мне по воле Господа и по моему разумению. Ибо это МОЕ НАВСЕГДА.

Миссис Туше, обеспокоенная повышенными тонами, которых достигла их беседа, опустилась на единственный стул за столом и приняла позу мыслителя, все еще не выпуская из рук зонтика. А потом услыхала свой лепет:

– Я все еще сомневаюсь, что вполне понимаю тебя… То есть то, что ты говоришь, может быть, и справедливо, в области чистой мысли и в разреженном воздухе небесных сфер, но на практике все мы, как ты верно заметил, «заперты в клетке»… И это именно те земные путы, которые здравомыслящие люди пытаются ослабить. С помощью доводов, с помощью общественного мнения, с помощью откровения, обращенного к человеческой душе, – если оно досягаемо, – и наконец, с помощью закона, без которого…

– Но речь о том, что у узника нет права открыть свою камеру, миссис Туше! Тюремщик уже совершает обман, когда заявляет о своем праве удерживать узника в застенках. Первое самоочевидно. Второе – попросту преступно. Ради бога, разве вы не видите, что молодым людям сегодня нужно не «улучшение», и не «благотворительность», и не те пустые слова, которые так любят ваши дамские общества. Им нужна правда! Просто правда!

Миссис Туше была уязвлена и на мгновение лишилась дара речи. А потом в глубине ее уязвленной души шевельнулась обескураживающая мысль.

– Какая драматическая речь, Генри! Ты напомнил мне, что еще молод, впрямь очень молод. Я говорила примерно так же, когда была в твоем возрасте. И теперь, когда я достигла зрелости и многое прояснилось, я могу утверждать, что, по крайней мере, в этих делах набралась какого-то опыта. Я хорошо знаю эту страну. Достаточно, чтобы понимать, что правосудию требуется время и что свободы меньшинств редко бывают самоочевидными для большинства. И то, что абсолютно самоочевидно для Господа, слишком часто – к несчастью! – оказывается затуманено или даже невидимо для его ущербных созданий. Мысли людей шевелятся на удивление медленно. Особенно у англичан. Сам парламент медленно шевелится! И если бы не терпение и не упорство…

– Истина неподвластна времени, миссис Туше! Она вечна, она есть сегодня, она была вчера и будет завтра. Всякий человек, клейменный, как скот, бесконечно ощущает эту боль: она свербит сквозь время и пространство. Жанна д’Арк все еще горит на костре. Бедняга, связанный по рукам и ногам и выброшенный с борта рабовладельческого судна, все еще идет ко дну моря вместе с пятьюстами такими же, как он, которые тонут и тонут вечно. Говорю вам: те, кто страдает, не могут ждать! И я не могу. И должен признаться, я не из тех, кто полагает, будто все зависит от того, будет ли тюремщик ласково говорить со своим узником или станет швырять в него камни. По-настоящему все зависит от того…

– Тогда пусть Господь сжалится над тобой! От этого все и зависит! Мы грешим в разной степени, как и все делаем в жизни. А иначе зачем что-то улучшать, зачем вообще пытаться что-то сделать? Можно просто предаваться отчаянию. А между тем наши души пребывают в равновесии. И в промежутке между настоящим моментом и неким будущим моральным совершенством, безусловно, все, что у нас есть…