Обман

Миссис Туше развеселила и заинтересовала вот какая мысль: насколько трудно бывает завладеть нашими собственными чувствами. Все склонны приписывать их другим, особенно мертвым. Когда они доехали до вокзала Ватерлоо, негодующая обида Уильяма за покойного друга достигла апогея: его лицо побагровело, и ему пришлось даже расстегнуть верхнюю пуговицу. Не слишком его отвлекла и вокзальная суматоха. Такое было впечатление, что на каждом клочке перрона толпилось не меньше трех человек с четырьмя саквояжами. Будь проклят этот архитектор-осьминог, раскинувший свои алчные щупальца по всей земле, уничтожив все зеленые насаждения! Будь прокляты все эти жалкие домишки пригорода, в которых обитали все эти жалкие люди… Откуда они все взялись? Куда они направляются? И в тот же момент, словно давая непреложный ответ на все вопросы ее кузена, справа от них возникла арка похоронной компании «Некрополис». Если в Лондоне все были заняты делами на земле, такая же деловитость царила и под землей. Могилы рылись одна над другой, тела складывались одно на другое, причем многие из них были поражены заразными болезнями, и поэтому перемещать их было опасно. Все эти Тоби, которых не пощадила лихорадка. Жертвы эпидемии Джеймсов Туше. На кладбище Всех Святых и на Хайгейтском кладбище не хватало мест для новых могил. Даже общие могилы были переполнены. Поэтому в Суррее построили огромное загородное кладбище, способное вместить всех покойников, и здесь, на вокзале, от специальной платформы отходили туда специальные поезда, перевозившие усопших и оплакивавших их близких. Она читала про эти похоронные поезда, но сейчас впервые в жизни увидела такой. Уильям шагал вперед, а миссис Туше, подобно жене Лота, оглянулась. Семьи в черных одеяниях садились в вагоны, не скрывая слез. В последнем вагоне впритирку стояли гробы, отправлявшиеся в последний путь.

8. Эфиопы

Пролетки, двуколки, кабриолеты и омнибусы, переполненные людьми, толкались на улице и ехали в разных направлениях, а те, кто рискнул передвигаться на своих двоих, ловко проскальзывали между ними. Вокруг слышались крики, пение, разглагольствования, наигрыши шарманки, и повсюду виднелись яркие печатные вывески, вывешенные где только можно на фасадах домов: «Суп Кэмпбелл», «Лагер Теннентс», «Суп Хадсон», «Какао Кэдбери»… Элизе трудно было скрыть восторг при виде этого человеческого муравейника. Но Уильям оказался прав: шансы поймать свободный кеб были призрачными.

– Тогда пойдем пешком.

Они пошли через Лондонский мост, который тут же напомнил Уильяму его описание в одной из глав «Джека Шеппарда» и даже навеял еще более приятные воспоминания о том, что этот его роман в какой-то момент – тридцать лет назад – опережал по продажам «Оливера Твиста». Миссис Туше пыталась вслушиваться в то, что он говорил, но не могла перебороть охватившее ее волнение от уличной суеты. Попрошайки, торговцы овощами и фруктами, цветочницы; два китайца, увлеченные непонятной беседой, и поразительное разнообразие женщин на любой вкус. А какая на них одежда! О таких фасонах даже мечтать было нельзя, не оскверняя чопорных портновских традиций Западного Сассекса…

И на каждом шагу слышалась новая песенка. Стоило тебе уловить одну мелодию, как начиналась другая, словно десяток газет обрели музыкальную жизнь. И кто же сочинял эти звучные рифмы и скандальные историйки? Их распевали – не слишком стройно – откормленные расфранченные парни с красными лицами. Были песенки о бедняге Диккенсе, положенные на знакомые меланхоличные мелодии. Но в основном это были лихие джиги об убийствах и всяких непотребствах. Одна из самых популярных песенок повествовала о булочнике, который перерезал горло собственной матери в Ламбете на прошлой неделе. Одни песенки рассказывали об убийстве, другие – о последовавшем повешении убийцы. Когда они, перейдя мост, оказались на мидлсекской стороне, до слуха Элизы донеслась приятная мелодия, звучавшая где-то впереди, и, свернув за угол, она заметила оркестр «эфиопских менестрелей»[57], которые ей всегда нравились. К ним присоединился уличный торговец, распевавший текст листовки – такие он продавал по пенни за штуку. Ее поразил их нищенский вид и странный состав. У троих музыкантов – судя по всему, ирландцев или шотландцев – лица по обыкновению были зачернены жженой пробкой, а рыжие волосы, кое-как заправленные под мятые цилиндры, торчали из-под полей. Но шел среди них и несомненный индус – с блестящими черными волосами, а двое других музыкантов были стопроцентными африканцами. Все босые, хотя и одетые во фраки. Она настолько была зачарована их необычным внешним видом, что едва обратила внимание на песню.

– Ты только посмотри! Невероятно. Вот она, слава. Нужно привести этих парней в суд по общегражданским искам. Ты сразу понимаешь, что ты – господин, коль скоро про тебя поют на лондонской улице!

Миссис Туше вслушалась в слова: