Обман

Но прежде чем возрадоваться следованию тонкостям своей личной морали, она задумалась над тем, что финансовая независимость могла бы на самом деле значить для нее самой. Чем были деньги помимо того, что они являлись материальной формой свободы? Ей хотелось как можно скорее расстаться с этим меркантильным и педантичным мужчиной, внушавшим ей отвращение. Но вместо этого она, сидя на стуле, подалась вперед и стала очень внимательно его слушать. У него были пустые глаза-бусинки и нос-клюв, как у птицы. Он монотонно бубнил, покачивая головой взад-вперед, точно дятел. И его клюв ходил туда-сюда, и он рассуждал о вопиющей непрактичности Элизы в том, что касалось ее личных финансов, покуда не вынул из гнезда самое ценное яйцо. Ее годовое содержание изменится – удвоится! И сколь ни больно было поверенному Аткинсону сообщать ей об этом, в завещании покойного Джеймса Туше фигурировал еще один благоприобретатель, каковой факт скрывался от его вдовы все эти годы, пояснил Аткинсон, «по причине щекотливости». Но сейчас этот благоприобретатель умер, и «хотя у него были свои иждивенцы», согласно профессиональному мнению мистера Аткинсона, они не имели неоспоримых законных прав на это наследство, так что весьма маловероятно, что они станут на него претендовать. В подобных обстоятельствах ежегодное содержание из наследства покойного должно полностью выплачиваться его вдове, то есть вышеупомянутой персоне, то есть миссис Туше.

– Мне?

– Ваше ежегодное содержание будет удвоено. Вам лишь следует сходить к вашему банкиру. У него на руках имеется документ, который вам необходимо подписать.

– Но вы так и не сказали, на кого распространяется завещание. Кто еще входит в число наследников усопшего? Кто другие иждивенцы, которые могут претендовать на свою долю наследства?

Здесь поверенный Аткинсон глубоко вздохнул и пустился излагать свои рекомендации. Их суть сводилась к следующему: это перепутье. Перед ней стоял выбор: знать или не знать. В такие моменты, полагала миссис Туше, наши души пребывали в неуверенности. Ах, если бы сейчас рядом с ней оказался Уильям! Но Уильям отправился в Вестминстерское аббатство. Выказать дань уважения Диккенсу. И она осталась одна на перепутье!

Другие люди являются препятствиями для нас. Они – та сила, с которой мы вступаем в единоборство. Миссис Туше с особой остротой ощущала эту истину, когда падала духом, а именно, находясь очень далеко от Христа. Другие люди являются для нас камнями преткновения, препонами, помехами и преградами – они посланы испытывать нас. Но если мы не подвергнуты испытаниям, если мы оставлены в нашем чаемом одиночестве – когда никто не наблюдает, сколь мы падки на лицемерие, – то как же легко мы готовы обманывать самих себя!

– Я приму деньги и последую вашим рекомендациям, мистер Аткинсон, благодарю вас! Я думаю, при прочих равных условиях, пожалуй, оно и к лучшему, если я не буду знать… кто эти претенденты. Я уверена, что ничего хорошего из этого бы не вышло.

– Мудрое решение, миссис Туше, если позволите. Благоразумное решение.

10. Прялка

Выйдя на улицу, миссис Туше взглянула на небо в надежде узреть там направляющий знак. Но вместо знамения она увидела фасад Кордвейнер-Холла. Высоко на стене, на каменном выступе, виднелся герб гильдии кожевенных дел мастеров. Он изображал девушку-крестьянку, работавшую за прялкой. Такое было впечатление, будто гильдия обувщиков стеснялась признать, что в этом доме особы женского пола обучались у них обувному ремеслу, проживали и получали жалованье! Миссис Туше вспомнила, что в одной сказке рассказывалось о девушке, которая для короля пряла золотые нити из соломы. Румпельштильцхен[60]! И там еще был злобный карлик, который разорвал себя пополам. Стоило назвать верное имя дьявола, как он оказывался побежденным. Но так было только в сказках.

11. Что мы можем знать о других?

Ее одолевали тревожные мысли. Они возникали в провале, где должно было быть слово. И из этого самого провала ей навстречу выпрыгивало слово «свобода». Мысль о том, что она могла жить где хотела, по своему выбору! В своих комнатах, за которые она платила бы из своего кармана. От этой мысли кружилась голова. Она остановилась и взглянула на свои туфли. Они были старыми и нуждались в новых подметках. Почему легче думать о туфлях, чем о свободе? Почему ее так смущало именно то, о чем она молилась?