Обман

Были времена, когда бедняк мог корову продать, А сегодня богатеи решили коров к рукам прибрать! И даже бедняга сэр Роджер не может свое получить – тем паче, Что судейские зовут его Ортон, а Богл божится, что зовут его иначе!

– Не подходи к ним слишком близко, Элиза! Никогда не знаешь, что на уме у этих парней…

Элиза через силу заставила себя пошутить:

– У меня есть пенни. Может быть, стоит купить листовку для твоей жены?

Ее порадовало, что она все еще могла рассмешить кузена. Он теперь напомнил ей молодого Уильяма: энергичного, с хорошим чувством юмора, способного щедро оценить чужие таланты, кого мог подчинить своей воле, развеселить и увлечь практически любой – даже женщина. Насколько же ему было не свойственно желание доминировать! Она никогда еще не встречала такого же второго. Вот почему, в каком-то смысле, тот призрачный, давно исчезнувший Уильям причинил ей больше вреда, чем пользы. Он внушил ей совершенно непрактичное ожидание: надежду, что ей будут постоянно встречаться такие же типы мужчин.

– Если купишь, – сказал он со смехом, – я прослежу, чтобы тебя за это повесили.

9. Поверенный Аткинсон рекомендует

– Как я уже сказал, я не уполномочен законом уведомлять иждивенцев – и я не буду уведомлять иждивенцев – то есть до тех пор, пока иждивенец сам того не потребует. Но я бы вам настоятельно рекомендовал, – продолжал поверенный Аткинсон, – принять во внимание эти удивительные обстоятельства, только если они окажут влияние на ваше собственное материальное положение, и принять столь счастливо изменившиеся обстоятельства исключительно как очевидную милость судьбы, чем они и являются, и с твердым пониманием и с условием, что любые дополнительные сведения, относящиеся к этим обстоятельствам, являются именно таковыми, дополнительными и не должны использоваться к выгоде и в целях нового выгодоприобретателя, Элизы Стюарт Туше – то есть вас, – и по этой причине не подлежат разглашению, ибо, как я уже сказал, она, то есть вы, не имеет касательства к существенному изменению, упомянутому выше, и финансовые последствия чего ясно и недвусмысленно изложены в последней воле покойного мистера Джеймса Туше, каковой документ я в настоящий момент имею в виду. Если это смехотворное дело Тичборна чему-то нас и научило, миссис Туше, так это, безусловно, тому, что завещания, заверенные ненадлежащим образом, могут служить поводом для всякого рода злоупотреблений…

Позже – много позже – Элиза поймет, что в этом плотном тексте на юридическом жаргоне был сформулирован принципиальный выбор. Перепутье. Понимала ли она это в тот момент? Никаких знамений ей не было явлено. Ни радуг, ни горящих кустов. Никаких примечательных особенностей мизансцены и действующих лиц. С поверенным Аткинсоном она встречалась раз в год в течение уже двадцати лет, и за это время он никак не менялся, хотя, как он сам выражался, постоянно находясь «в печальных и весьма стесненных обстоятельствах». Ибо старая Община врачей[58] была снесена, и населявшие ее поверенные переехали в новые конторы, а Аткинсон – такой же поверенный – теперь занимался своими гражданскими делами в тесных комнатушках неподалеку от Кордвейнер-Холла[59] на Дистаф-стрит, в тени собора Святого Павла. Такая близость компании обувщиков «Уоршипфул» его совсем не радовала, но просто над всей улицей витал запах новой кожи. И он не находил никакой прелести в древней гильдии обувщиков. Для Аткинсона она олицетворяла упадок мира.

– Но я вызвал вас сегодня сюда, миссис Туше, обсудить прямо противоположное: расцвет! Самый что ни на есть явный расцвет!

«Расцвет» для такого человека, как Аткинсон, могло значить только одно: деньги!