Обман

«Моя идея, предложенная этому джентльмену, заключалась в том, чтобы написать историю, главным героем которой был бы скряга, у кого есть дочь и где борения его чувств между любовью к своему ребенку и любовью к деньгам имели бы определенные последствия и результаты; и коль скоро все мои предки принимали участие в Восстании 45-го года[71], я предложил, чтобы все события в книге происходили в то время, дабы я смог ввести в сюжет ряд сцен и обстоятельств, связанных с той великой борьбой партий, а также…»

– Уильям, я уже достаточно услышала. Хватит. Ты подавишься этим куском!

– Но он продолжает громоздить горы лжи и инсинуаций, и в конце вот что мы имеем:

«Я вовсе не хочу утверждать, будто м-р Эйнсворт, когда писал этот роман, не привнес в него некоторые свои идеи…»

Ха! Как великодушно!

«…Но поскольку первоначальная идея – и основные положения сюжета, и характеры, – задуманы мной, полагаю, мне будет позволено называться вдохновителем “Дочери скряги”, с чем, сэр, остаюсь Вашим покорным слугой, Джордж Крукшенк, дом 263 по Хэмпстед-роуд».

Это там ты живешь, негодяй?

Миссис Туше смяла салфетку в руке.

– Что ж. Весьма неудачно. Плачевно.

– Плачевно? Сначала он посылает письмо в американскую газету, заявляя, будто он – настоящий автор «Оливера Твиста», ни больше ни меньше, а теперь что, моя очередь? По крайней мере ему хватило деликатности дождаться смерти Диккенса! Да какая беда, черт возьми, вселилась в этого человека?

Миссис Туше украдкой взглянула на младшую дочку писателя, которая сидела, скрестив ножки, на траве, что-то напевая себе под нос, и плела ожерелье из маргариток. Какие беды вселялись в души людей? Обычно это было несчастье. Счастье проявлялось по-другому. Оно имело предмет, на котором можно сосредоточиться. Маргаритки, снежинки… А несчастье разверзало пустоту, которая требовала наполнения. Такими вещами, например, как злые письма в «Таймс».

– Совершенно ясно, – заметила Элиза, мысленно возвращаясь в прошлое, – что он затаил обиду. На Чарльза, я полагаю, из-за его огромного успеха и на тебя… если помнишь, Уильям, он ведь считал, что ему придется иллюстрировать «Старый собор Святого Павла».

– «Старый собор Святого Павла, или Повесть о чуме и пожаре», – желчно поправил ее Уильям. – И если позволишь заметить, то и меня не обошел стороной «огромный успех». Не забывай: в свое время мой «Джек Шеппард» по продажам обогнал «Оливера Твиста».

– Ну, разумеется, да!

– Было продано в четыре раза больше экземпляров, между прочим.

– Да, Уильям, я правда не это имела в виду… Я только хотела сказать: ты без предупреждения вдруг нанял другого художника для работы над книгой. Я имею в виду иллюстрации для «Старого собора Святого Павла». А ведь Джордж иллюстрировал все твои предыдущие книги. Полагаю, он почувствовал себя брошенным. Ты иногда бросаешь людей, Уильям. А Чарльз вообще всех бросал.

– И это его месть? Тридцать лет спустя?

– Крукшенк всегда был горьким пьяницей.

– Не обеляй его. К тому же он в последнее время трезвенник – он пишет нуднейшие памфлеты на эту тему. Честно говоря, ты как будто провоцируешь меня. Почему ты теперь стремишься найти оправдания для человека, которого всегда ненавидела? Я же помню время, когда ты была готова чуть ли не убить его – и всего лишь из-за нескольких карикатур с неграми! Ну правда, Элиза, это твое свойство очень раздражает! Ты вдруг начинаешь любить людей в тот самый момент, когда их следует сурово порицать.

Этот упрек, почти попавший в самую точку, больно ее уколол. Элиза умолкла. Она взяла книгу и попыталась читать, но слова расплывались перед глазами. Щегол подошел к лужице и стал в ней барахтаться. Младшая дочка писателя побежала к ним через лужайку, чтобы показать свое ожерелье из маргариток. Его новая жена где-то что-то пела невпопад. Всегда есть много вещей, на которые стоит обращать внимание, но когда разверзается пустота, то остается лишь пустота. Двести фунтов в год, двести фунтов в год, двести фунтов в год. Эта фраза пробегала у нее в мозгу ежедневно, почти ежечасно. Деньги оставались нетронутыми. Она так и не сходила к своему банкиру. Она так и оставалась безвылазно в Хёрстпирпойнте. Ее мозг словно оцепенел, отказываясь думать на эту тему: единственно надежный выбор – не делать ничего. Она пыталась помолиться об этом, но была разочарована, не получив желаемого ответа. Вместо того ей на ум пришел поразительный вопрос: «Перед кем я теперь в долгу?»

2. Современная проза

– Боже ты мой! Когда-нибудь это кончится? Смех, да и только!

Он с кривой усмешкой взирал на первую страницу, где словно в угоду его мрачному настроению красовался портрет Претендента, располневшего больше прежнего и должного явиться в суд 11 мая, то есть через месяц.

Элиза покосилась на заголовок: