Обман

После обеда полковой портной сэра Роджера, некий мистер Джеймс Гринвуд, сел на свидетельскую скамью и подтвердил, к восторгу судей, что сейчас «сэр Роджер значительно располнел. Единственное, что в нем осталось прежним, так это глаза». Как становилось все яснее миссис Туше, сколько бы вопросов ни задавали судейские, это не могло подавить или перечеркнуть ощущение зрителей, что они присутствуют на комическом представлении. Мистер Кольридж, в частности, имел несчастливую привычку задавать такого рода вопросы, что на них легко было отвечать в комическом духе:

Кольридж: Как мы слышали, вы портной. Кто ваш клерк?

Гринвуд: Тот, с кем я сплю.

Кольридж: Но кто же это, мистер Гринвуд?

Гринвуд: Кто-то, миссис Гринвуд, само собой!

Новая миссис Эйнсворт, поднеся носовой платок к глазам, громко заявила, что смешнее еще ничего не видела, даже в Лондонском павильоне[81].

7. Негативная способность

Двадцать девятого мая газеты сообщили, что Претендент будет давать показания на следующий день. Сара медленно провела указательным пальцем по этой строчке, громко ее читая. Элиза ощутила, как внутри у нее все затрепетало – она была в предвкушении. Ибо, где бы ни появлялся Претендент, за ним тенью следовал и его друг мистер Богл, поэтому она приготовила свою чернильницу, перо и чистый лист бумаги. Время заседания было выбрано идеальное. В поезде она с трудом сдерживала волнение, барабаня пальцами по оконному стеклу. Она знала головокружение любви и лихорадочный трепет ненависти и страха, но сейчас посетившее ее чувство было иным. Это было возбуждение крови, которое пока что полностью подчинялось власти рассудка. Не то ли чувствовала ее обожаемая мисс Элиот, работая над рукописью? И что испытывали Уильям и Чарльз все эти годы?

8. Вы Артур Ортон?

Прибыв в суд рано, они вошли в здание первыми, опередив толпу, и заняли места в партере, в нескольких шагах от ряда, где сидел мистер Богл с сыном, так что миссис Туше могла без помех видеть в профиль лица обоих. Рисовать она умела не лучше пятилетнего ребенка, но зато попыталась создать их словесные портреты. Клочковатая борода мистера Эндрю Богла, редкие кустики белых волос на его черепе и по-совиному настороженный взгляд. Поразительно красивая внешность его сына Генри и сощуренные пронзительные глаза. Элиза также заметила, что Генри, подобно ей, был занят, самозабвенно записывая что-то в блокноте и уже заполнив вдвое больше страниц, чем она. Между тем на сцене стоял поникший Претендент. Был теплый день. Гордо отказавшись от стула в десять утра, а потом и в одиннадцать, он теперь явно сожалел о своем выборе. По мнению Элизы, он выглядел утомленным, нездоровым. Его рот то и дело кривился, говорил он слабым голосом и как будто силился избавиться от мешавшего ему грузного тела. Элизе даже стало его жалко. Выглядел он подавленным и всячески избегал встречаться глазами со своим защитником Баллантайном, который ненавязчиво пытался помочь ему пройти этот допрос. Судьи молчали. Им было нужно получить разумное объяснение изобличавшему его тайному посещению семьи Ортон в Уоппинге. Он мог его дать? Почему, если он был истинным аристократом, он вообще мог знаться с таким простонародьем, как Ортоны – и зачем ему вообще понадобилось их навещать? Совместными усилиями адвокат и его клиент сошлись на том, что да, Претендент направлялся на встречу с матерью в Париже, заехал в Уоппинг нанести этим Ортонам «визит вежливости» – и не более. Действуя как «представитель м-ра Ортона и его австралийский друг», Претендент хотел лишь сообщить этим людям, что их сын «вполне преуспел» в Новом Свете и что он передавал им привет. И нет, сам он не является Артуром Ортоном и не понимает, почему так много людей в Уоппинге считают иначе. Элизу разобрал смех. Но поскольку эта часть показаний была встречена почтительным молчанием толпы – а она замечала в этом процессе массу смешного, что ускользало от внимания других, – то сочла за необходимость прикусить язык.