Обман

На мосту она остановилась и, задумавшись, опустила взгляд на стоячую воду. И тотчас ее Френсис опять оказалась рядом, все такая же молодая, не больная, не мертвая в тридцать три года, она тоже склонила голову вниз и вместе с ней глядела на воду…

Они обе немного запыхались, она это запомнила, пробежав весь путь от Элм-Лоджа вместе с небольшой толпой фермеров и восторженных детей. Охотники его величества, редко появлявшиеся так далеко на севере, скакали по местным перелескам и пустошам. В алых плащах, верхом, в окружении своры охотничьих собак! Местные жители устремились следом за всадниками по переулкам, но Элиза и Френсис поступили умнее, и, подобрав юбки и перепрыгивая через низкие ограды, пересекли четыре поля, но потеряли весь охотничий отряд близ килбернского леса. Они остановились передохнуть на мосту Гранд-Юнион – уже разуверившись догнать охотников, – и тут вдруг под мостом прямо перед ними появился олень. Какое же величественное животное! В панике он, верно, изменил свой курс бегства и направился прямо к Паддингтону. Теперь он на мгновение замешкался, потом прыгнул в реку и поплыл, спасая свою жизнь. Его не привыкшие к плаванию ноги только взбивали воду, он, казалось, начал тонуть, но очень скоро выбрался на противоположный берег и стоял там, пошатываясь, словно новорожденный жеребенок. Ватага школьников, сгрудившихся на кромке берега, радостными возгласами приветствовали слабого, ускользнувшего от сильных. Собаки зашлись лаем. Лошади, шумно фыркая, повернули назад. Френсис плакала от радости. Счастливые, они шли домой, держась за руки. Потом Элиза узнала от церковного старосты, что олень прямо из реки вбежал во двор церкви Святой Марии, где его окружили и растерзали на куски. Этот рассказ она утаила.

13. Кладбище Всех Святых

Перейдя через мост, миссис Туше наконец смирилась с тем, что у нее от ходьбы болели ноги, и свернула влево к кладбищу, откуда собиралась пуститься в длинный обратный путь, чтобы встретиться на вокзале со второй миссис Эйнсворт, сесть на поезд и поехать домой. Через минуту она увидит любимый Кенсал-Лодж, а потом и величественный Кенсал-Хаус. Если, конечно, оба дома, как и все остальные, не снесли новые застройщики. Устроив себе еще одну проверку, она попыталась вспомнить, в каком году они переехали из скромного Лоджа в другой, куда более роскошный, особняк. В сорок первом? Сорок втором? В любом случае это был период наивысшего успеха Уильяма.

Поддавшись меланхолическому капризу, она повернула обратно и прошла мимо ворот кладбища Всех Святых. Ну, по крайней мере, мертвые остались там же, где и всегда. Ежегодно к ним присоединялись новые соседи, но это была единственная перемена. Она присела на первую попавшуюся скамью и, устремив взгляд вверх, иронически скривила рот, глядя на шестиметровый памятник, тоже ничуть не изменившийся, если не считать разросшегося плюща вокруг несуразной надгробной надписи аршинными буквами: ЕЙ. Живя неподалеку от этого кладбища и совершая тут свой ежеутренний моцион, Элиза часто воображала, что под неведомой ЕЙ имеется в виду Френсис. И что это вычурное выражение скорби – крылатые херувимы, высеченный на камне профиль, гигантское изваяние «Веры» в обличье красивой молодой женщины – все это сделано в память о Френсис. Утешающая мысль. И тут не было совершенно алогичной или сентиментальной связи: они обе знали покойную, не слишком хорошо, но были с ней знакомы. Эмма Сойер, одаренная художница. Она очень нравилась Френсис. О, да Френсис кто только не нравился! Ее поражал не по годам развитый дар девушки, да и сама Элиза полагала удивительным то, что она в таком юном возрасте так хорошо рисовала, хотя и не считала талант какой-то особой заслугой, ведь талант во многом был просто удачей – как и красота. Но правдой было и то, что восемнадцатилетняя девушка подарила их движению чудесную картину, которую они продали на аукционе и выручили значительную сумму денег для своего дела. Картина изображала двух чернокожих сестер, старшая сидела с книгой на коленях и смотрела на небеса, а младшая устремила взгляд прямо на зрителей, словно взывая к их совести. На обеих были симпатичные платья, и лица у них были симпатичные, терпеливо, но решительно настроенные на борьбу за свободу, а за ними покачивались листья пальмы. Они выглядели как обычные люди, и в этом был смысл картины.