Обман

И вот она взяла и умерла. Эберсы похоронили ее на семейном участке кладбища в Оксфордшире, причем Уильяма на похороны не пригласили, не говоря уж о его странноватой кузине. Миссис Туше покинула Честерфилд и поселилась в Кенсал-Райзе. Моя Френсис умерла. И сколько бы раз она ни повторяла это про себя, все равно кончина подруги казалась ей невозможным фактом. Пустота. В ее душе разверзлась пустота. И, сидя на скамье в этой уиллесденской церкви день за днем, глядя на все тот же пустой альков, она ощущала пустоту внутри.

В тот внесший в ее жизнь такой сумбур 1838 год она поняла наконец, в чем смысл писательства или, по крайней мере, в чем заключался его смысл для Уильяма: в его случае это был способ спасительного бегства от пустоты. Способ отвлечься. И через неделю, верный себе, он вновь принялся за работу и написал своему старому другу Кроссли. Нет ли у Кроссли материалов, относившихся к событиям 1724 года или к периоду правления Георга I? И если Уильям приедет в Манчестер, не сможет ли он позаимствовать у Кроссли подшивку «Ньюгейтского календаря»…

В апреле он уже целиком погрузился в «Джека Шеппарда». Она читала рукопись по мере готовности новых страниц. Она прочитала его раньше всех. Это мать Джека миссис Шеппард стояла на вершине холма и смотрела на шпиль церкви Святой Марии. И именно здесь, в этой самой церкви, молодой Джек ступил на жизненную стезю малолетнего преступника, впервые выудив кошелек из кармана прихожанина. Элиза считала себя искушенной читательницей, но «Джек Шеппард» разбудил в ней ребенка. Она изумленно ахала, читая, как мальчишка-вор перемахивал через стены Ньюгейта. И проливала слезы негодования, когда Джонатан Уайлд[88], главный правительственный «ловец воров», сам оказался вором похлеще тех несчастных грешников, кого он отправлял на виселицу. К тому моменту, как молодой Джек совершил третий побег из тюрьмы, она уже поняла, что в этом печально знаменитом взломщике и ньюгейтском старожиле было больше жизни, чем в дюжине французских герцогов. Закончив чтение, она подумала: «Вульгарно, жестоко, сенсационно, забавно». Но она также поняла, что теперь, на какое-то время, ей можно было не беспокоиться о дороговизне портвейна. Она не стала предлагать свои редакторские правки, но лишь решительно возражала против сцены совращения, в которой Джек обхаживал двух проституток одновременно – «амазонку» брюнетку Бесс Эджворт и блондинку со вздернутым носом Полли Мэггот. Эта сцена ее «шокировала». Или, во всяком случае, так она заявила сразу после прочтения. И заставила себя в это поверить. А теперь, поразмыслив, она задалась вопросом, не спутала ли она свое смущение и сожаление с набожностью и отвращением. Почему Уильям с таким запозданием воображал себе – в своей прозе – то, чего его лишила реальная жизнь?

4. «Ньюгейтская контроверза»

Чего она сейчас никак не могла вспомнить, так это был ли реальный Джек Шеппард уроженцем Уиллесдена или нет. В разгар шеппардомании – когда этот роман распродавался лучше «Оливера Твиста» и на различных подмостках шли его ужасающие музыкальные постановки, – она нередко слушала уверения, будто последним приютом этого парня стало маленькое кладбище рядом с Уиллесден-Лейн. Возможно, это выдумал Уильям. За многие годы, несмотря ни на что, он сочинил массу вещей, которых на самом деле никогда не было. Как, например, обычай дарить новобрачным ломти бекона, и липовое дерево, и Дика Турпина, скачущего верхом через Криклвудский лес. Элиза связывала это не с особым даром своего кузена, но с тем фактом, что огромное большинство людей оказываются в высшей степени внушаемыми, и у них мозги точно сито, сквозь которое просеивается правда. И в их сознании факты и фикция часто перемешиваются. Песенки, которые Уильям сочинил много лет назад, возвращались на сцену и воспринимались публикой как исторические предания. Сколько еще лондонцев верили в то, будто Шеппард, стоя на эшафоте и дожидаясь повешения, пел толпе зевак: «Не боись, братцы! Вкалывайте не покладая рук!»