Обман

Воруйте, друзья мои! Из жизни в прозу, из прозы в жизнь. Какое ужасное занятие. По крайней мере, Уильям делал это неуклюже, с благодушным неумением. Его друг Чарльз проделывал это с куда более тонким мастерством, как истинный актер. И в этом таилась его опасность. Чарльз Диккенс играл роль – всегда. По этой причине миссис Туше никоим образом не удивило, что роль «лучшего друга Уильяма» оказалась в конечном счете временной. Более того, когда «Шеппарда» начали публиковать частями в «Бентлиз» – в тот самый момент, когда автор «Твиста» уже собирался уйти из журнала, – она сразу заметила грозные тучи на горизонте. Она видела, как морщился Чарльз, когда обе книги назвали ньюгейтскими романами – обычно в статьях, рассуждавших о пагубном моральном влиянии романов о Ньюгейтской тюрьме. Конфликт казался неминуемым. У них было разное восприятие своего творчества. Чарльз – всегда очень осторожный, всегда заботившийся о своей репутации – ненавидел несанкционированные театральные постановки «Твиста», а Уильяму нравились любые пьесы по мотивам «Шеппарда», сколь бы бездарно они ни были поставлены, сколь варварски ни был сокращен сюжет, как ни ужасны были звучавшие на сцене песни. Он заводил дружбу с теми же нещепетильными импресарио, коих Чарльз считал своими личными врагами. А когда Чарльз перестал быть редактором «Бентлиз» и передал свои обязанности Уильяму – который с радостью их принял, – только миссис Туше, похоже, до конца понимала, что этот жест означал со стороны молодого писателя освобождение не только от журнала, но и от их дружбы. А вскоре Диккенс науськал своего верного пса Джона Форстера, чтобы тот закончил дело, опубликовав мерзкую статейку в «Икземинере». Единственной целью которой – насколько могла понять миссис Туше – было указать на огромную пропасть между дурно написанными и морально тлетворными книгами вроде «Джека Шеппарда» и прекрасными романами его доброго друга Чарльза.

Насколько все это ранило Уильяма, она знать не могла. В то время у него еще была толстая кожа, – а как же иначе! – и он сохранял самый радужный и инстинктивно неукротимый настрой. Продажи его книг росли. Дети вернулись в Кенсал-Лодж. Доброе отношение Эберсов было легко купить, а тут как раз для этого появились деньги. Ее кузен не чуял близкой беды, пока она не разразилась и не вспыхнула, точно его любимая эйнсвортовская молния, на первой странице лондонской «Дейли ньюс»:

Лорд Уильям Расселл убит!

Дворецкий во всем признался!

Его вдохновил «Джек Шеппард» Эйнсворта!

Это все было неправдой. Дворецкий Расселла, возможно, читал «Ньюгейтский календарь», и его вдохновили героические преступники, которых он там обнаружил. Но и такой увязки было довольно. Продажи тотчас упали. Истерическое, продиктованное корыстными интересами осуждение ньюгейтских романов раздавалось на всех углах, из уст тех, кто только что распевал воровские песни, аплодировал пьесам, скупал свежие выпуски журналов, где печатался роман. К этому моменту Чарльз уже был недосягаем для подобной критики. Он оказался двуличным, как Джонатан Уайлд.

В мире полным-полно лицемеров: это не могло ни озадачить, ни опечалить миссис Туше. Она слишком долго жила на этом свете – и посещала заседания уголовного суда слишком много раз, – чтобы сей факт ее как-то удивил. Хуже, по ее мнению, было только грубое изменение или извращение естественного хода вещей, как это бывает, если мы силой заставляем реку течь под землей или принуждаем ребенка подчиниться нашей воле. Думая теперь о тех событиях, она искренне пожалела, что, как следствие, Уильям выбрал для себя именно такое направление. Устремившись в далекое прошлое, с его множеством занимательных сюжетов, – где он чувствовал себя увереннее всего – или в горние выси, в область сверхъестественного, где ничто не реально и ничего не имеет значения. Ко всем этим дворцовым интригам, к венценосным особам, мушкетам и кружевам, к стенам, обшитым резными панелями! Ко всем этим гадалкам-цыганкам, колдуньям и призракам! И он уже никогда не сможет должным образом облечь в слова истории, которые лежали прямо у него под носом. Истории вроде ее собственной – или, скажем, истории мистера Богла. Истории о людях, об их борениях, страданиях, о том, как они обманывают себя и других и как бывают жестоки друг к другу или добры. А обычно – и то и другое.

5. Как две горошины в одном стручке

Сержант Баллантайн: Живя в колонии, вы когда-нибудь выезжали из Сиднея?

Богл: Не дальше чем на пять миль.

СБ: И вы никогда не бывали в Уогга-Уогга?

Б: Нет.

В ходе дальнейшего допроса свидетель пояснил, что как-то в августе 1866 года его сын, цирюльник, брил человека, утверждавшего, что видел сэра Роджера Тичборна в отеле по соседству.

СБ: После чего вы отправились к отелю «Метрополитен» в Сиднее?

Б: Да.