Обман

Пишу второпях, чтобы поспеть к четырехчасовой почте. Возможно, вы помните, как Уильям объявил, что собирается редактировать “Нью мансли”? Он надеялся, что сможет привлечь в журнал авторов «выдающихся не только по таланту, но и по высокому статусу». Короче говоря: я взял на себя смелость, возможно, большую, чем мне позволено, пойти на несвойственный мне шаг, и написал ему несколько невоздержанный ответ в “Панч”, ибо полагаю, что нам не следует беспокоиться о “высоком статусе” в нашей республике словесности. Как бы там ни было, я написал то, что написал, отправил в журнал и потом уже больше об этом не вспоминал. Между тем три дня тому назад я получил приглашение приехать в Кенсал на ужин и радостно согласился, и я намеревался приехать, как и запланировано, но только теперь понял, что “Панч” вышел вчера. Я написал Уильяму письмо с объяснениями и извинениями. Как думаете, я буду прощен?

Ваш

Уильям Теккерей»

Было уже почти семь вечера. Среди прочих приглашенных были:

Маклиз

Чапмен

брат Чапмена

молодой адвокат, сержант Баллантайн с длинным, как у лошади, лицом

ужасная поэтесса, с кем Уильям познакомился «в театре»

девочки.

Она стала грызть ноготь большого пальца и взглянула через плечо на окна столовой. Она наблюдала, как Уильям и его три грации хохочут и дразнят друг друга вместо того, чтобы раскладывать розовые и желтые конфетки рядом со столовыми приборами гостей, как она распорядилась. Он производил впечатление их старшего брата, а не отца. Интересно, он видел четырехчасовую почту?

А через пять минут она, словно во сне, уже стояла на пороге рядом с Уильямом и приветствовала гостей, обращая внимание лишь на то, не был ли на очередном лице расплющенный, как у боксера, нос и застывшее унылое выражение. И вдруг она увидела его: багровое лицо, взгляд умоляющий, как будто она обладала способностью остановить время, или обратить его вспять, или как-то иначе на него воздействовать, чтобы лишить Теккерея необходимости встретиться взглядом с хозяином дома, стоявшим по ту сторону порога.

– Хо! Теккерей!

– Добрый вечер, Уильям!

– У нас для тебя сегодня масса приятностей! Итак, приятности по порядку: мои дочери…

– Ну, они всегда…

– Я не закончил. Мои дочери, великолепный гусь, приготовленный нашей миссис Туше, литературные конфетки прямиком из Парижа, свежий горошек из нашего сада и множество заливных блюд, доставленных уж не знаю от чьих щедрот и откуда – это ведомо только нашей миссис Туше, далее блистательный молодой юрист, который всегда говорит дело – в отличие от вашего хозяина, – сладкогласная дама-поэтесса, кою я решил взять под свое крыло, несколько старинных друзей – и чудо нашего времени: стереоскоп!

Багровые пятна исчезли с лица Теккерея, и он схватил протянутую ему руку хозяина.

– И никаких высокородных особ – это я могу вам обещать!

Лицо Теккерея вновь побагровело. Уильям расхохотался:

– Входите, входите! Ваши горячие головы делают вам честь! И никакая несправедливость вас не минует, это уж точно!

Миссис Туше, пребывая в недоумении, закрыла входную дверь.

Возможно, все дело в умении Уильяма радоваться жизни, а возможно, в обходительности миссис Туше, или в приготовленном кухаркой виноградном желе, или в сияющей красоте девочек, или в хорошем портвейне. Ужин удался. Единственная загвоздка случилась в самом конце вечера с конфетками, которые миссис Туше выбрала по причине того, что на обороте их оберток были напечатаны крылатые фразы из популярных романов. Но после того как гости верно угадали цитаты из Остен, Ричардсона, Баньяна и прочих покойных мастеров, миссис Туше развернула свою конфетку и увидела строки того, кто по-прежнему жил в свое удовольствие и был, по-видимому, слишком занят, чтобы прийти сегодня сюда на ужин.

– Будьте любезны, повторите погромче, – попросил Чапмен. – А то вы шепчете.

– О, да в этой строчке нет ничего особенного. «Мы никогда не видим себя – не видим и никогда не видели – и, полагаю, никогда не увидим». Мистер Чапмен, боюсь, вы единственный, кто точно знает, чьи это слова.