Обман

Жюри присяжных распустили. Зал суда быстро опустел. Человек, с которым миссис Туше мечтала побеседовать, вышел на Парлимент-сквер, и оттуда – если бы она не осмелилась преградить ему путь – он бы от нее улизнул, спрятался бы от нее в потаенном уголке большого города, который она не знала и не могла себе представить и где никогда бы не смогла его разыскать…

– Мистер Богл, простите, что вот так запросто обращаюсь к вам, но меня зовут миссис Туше, и я бы очень хотела пригласить вас на чашку чаю…

12. Эндрю, Генри и Элиза

Она давно рисовала в своем воображении эту встречу. Представляла, как она подойдет к отцу и сыну, вот так, как сейчас, вне зала суда, а потом поведет их по Грейт-Джордж-стрит к дешевому ресторанчику, сядет с ними за угловой столик у окна, и даже что она скажет мистеру Боглу, когда тот, с трудом согнув пораженные артритом ноги, медленно опустится на стул. Но ни разу в этих воображаемых картинах она не представляла, что ее попросят объяснить свое поведение. С таким же успехом она могла ожидать, что персонажи ее снов бросят свои занятия и начнут расспрашивать своего спящего автора, зачем они полетели на воздушном шаре, или поехали в Китай, или отправились на обед с королевой…

– Это же не слишком сложный вопрос, миссис…

– Туше.

– Миссис Туше, у моего отца сегодня был длинный и утомительный день. Я считаю своим долгом оградить его от еще больших тягот. Поэтому я снова вас спрашиваю: что вам угодно от моего отца?

Он произнес это не как «моево одца». У него, вопреки ее ожиданиям, не было и намека на карибский говор, который она нередко слышала в последние годы, – и на какое-то мгновение она опешила. Этот молодой Богл не прибег, как те мелодичные голоса, всплывшие в ее памяти, к просительной интонации. Наоборот, это Элиза невольно заговорила просительным тоном:

– Ну… я просто хочу… с ним побеседовать. Но, быть может, он сам мне ответит. Мистер Богл?

Старик Богл решительно протянул руку, чтобы успокоить своего взволнованного сына:

– Мадам. Я уже все сказал. Я сказал, но мне не поверили. И я думаю, больше мне нечего сказать. Сэр Роджер уничтожен. И если он уничтожен, могу ли я быть менее уничтожен? Нет. И теперь я пойду домой. Пошли, Генри!

– Но, мистер Богл, я вам верю!

И, громко произнеся эти слова, она поняла, что сказала правду.

Богл внимательно поглядел на нее. Он держал в руках свой цилиндр и, вздохнув, надел его на голову.

– Ну, теперь это не имеет никакого значения.

– Напротив, мистер Богл, теперь это уголовное дело, в котором, можно не сомневаться, ваши показания будут иметь большое значение. В особенности если учесть, какой живой интерес вызвало у публики ваше положение.

Генри нахмурился:

– Значит, вы журналистка?

– Я… нет. Я – писательница, – сымпровизировала миссис Туше, и ее щеки зарделись. Она понадеялась, что ей не придется откровенно лгать. И, поймав на себе пристальный буравящий взгляд сына, продолжала:

– Другими словами, я пишу статьи на злободневные темы. Для периодического издания. «Бентлиз мэгэзин». И я уверена, что нашим читателям будет очень любопытно подробнее узнать историю вашего отца.

– Понятно. И за это заплатят?

– Заплатят? Простите, не понимаю.

– Миссис Туше, при всем уважении, если у моего отца есть что-то представляющее для вас ценность, было бы честно оплатить его усилия. Нам говорили, что лондонские газеты распродавались вдвое большими тиражами в те дни, когда там появлялись отчеты с показаниями моего отца. А мы тем не менее ни разу не получали от этого никакого прибытка.

Миссис Туше постаралась изо всех сил скрыть свое разочарование этим неприкрытым проявлением корысти. Она сильнее впилась пальцами в свою сумочку.

– Мистер Богл, боюсь, я не могу платить за интервью. Насколько мне известно, это не является общепринятой практикой. – При этих словах оба Богла украдкой переглянулись, и она постаралась прочитать, что таилось в их взглядах. Враждебность? Алчность? Гордость? – Но, может быть, я могла бы каким-то иным образом вас отблагодарить? Возможно… скажем… Я могла бы предложить вам и вашему отцу составить мне компанию за столом, вы не против хорошего горячего обеда? Вы, должно быть, проголодались после столь долгого и утомительного дня в суде?

Не слишком ли далеко она зашла? Она заметила, как тщательно и с какой предусмотрительностью одет сын. Он прятал свои руки в перчатках так, чтобы она не заметила прорехи на кончиках пальцев. А из кармана тонюсенькой жилетки торчали медные часы с остановившимися стрелками. На нем были стоптанные башмаки с не раз менявшимися подметками и кожаными заплатками трех разных оттенков – такие можно было по дешевке купить в портовой лавке. На вид юноше было лет шестнадцать. Оба отступили от нее на шаг и стали вполголоса совещаться, и ей показалось, что доводы Генри возымели верх. Но тут отец опять положил руку сыну на запястье и шагнул к ней:

– Я пойду. Мой сын доведет нас до Риджент-стрит. Ему надо сходить к сэру Роджеру, он нужен там. Но я пойду с вами и поем.

13. Публичное зрелище