Обман

Мой отец был родом из Африки. И звали его Анасо. Его имя имеет значение. Оно значит: «Дитя должно избегать того, что запрещает земля». У его народа были имена для всех вещей, его называли, по-моему, НРИ. Я не знаю, как пишутся все эти имена, но так это звучит. Они вышли из лесов на севере их мира. Когда я спрашивал у Пичи, что означает его имя, она отвечала: наш народ запрещал любые убийства, запрещал проливать любую кровь на землю, у него по этой самой причине не было армии. То, что у вас называют Богом, мы называли землей, и наше имя для этого – ЧИ. Нашим миром правили великие люди. Их называли оу-зоу. Так рассказывала Пичи. Мне все эти имена казались странными, но они не были странными для Пичи и моего отца. Это был его родной мир, и он был одним из высокородных людей этого мира.

Но в деревне моего отца были и презренные люди. Их взяли в плен у наших врагов, и звали их, по-моему, Стрелы. Мы похищали этих Стрел и превращали в презренных людей. Мы ими владели, и они работали на нас, и им давали имя оу-ху. Но даже эти оу-ху имели более высокий статус, чем Пичи. У Пичи, наверное, было другое имя, но я его никогда не знал. Она мне никогда его не называла. Ее семья происходила из самых низов: они были презренные по рождению. Их называли оу-су, что означало человека, который по своей природе выродок. Жить рядом с матерью Пичи или просто дотрагиваться до ее руки считалось предвестием несчастья, и все дети, рожденные матерью Пичи, умерли – все, кроме Пичи. Семья Пичи принадлежала моему деду, который, как мне рассказывали, был оу-зоу и вольным человеком. Он получал убитых животных от жителей его деревни в знак своего величия и заседал в совете, будучи судьей, как мистер Бовилл. Вместе с другими великими людьми он охранял деревню и оу-ху, и оу-су и не делал ничего, что запрещала земля. Никто из этих людей, ни мужчина, ни женщина, никогда не слышал имени Господа нашего, но их правление было столь же мудрым и праведным, как учат евангелия. И мой дед правил не одним домом и главенствовал не в одном суде, но его власть простиралась далеко и распространялась на многих. Люди приветствовали его: «Игве!» – когда он проходил мимо. Это был знак уважения к нему. Он носил красную шапку с орлиными перьями и ходил с высоким посохом, у которого, конечно же, тоже было свое имя. Хотел бы я его знать. В его доме стояли изваяния наших предков. Он поливал водой выжженную землю у их деревянных ног – и это тоже был знак уважения. Я сам никогда не видел их и не знаю, правильно ли произношу эти имена. Но Пичи клялась, что, когда была малышкой, она все это видела своими глазами, и моя мать никогда не подвергала сомнению ее слова, так почему же я должен в них сомневаться?

А теперь я расскажу, как похитили моего отца. Ему было девять лет от роду. В это время кончается детство и начинается дорога к величию. Его лицо только что покрыли такими же шрамами, как и у его отца. Кровь струилась из ран на его щеках, но он не плакал и не кричал от боли. Крик стал бы великим позором, а он был очень гордый и приготовился стать мужчиной. Но вначале ему нужно было узнать тайну маски. В его деревне была такая традиция: мужчины в масках проходили, танцуя, через деревню, по определенным дням в определенное время года. Они изображали судей и присяжных – но в масках. Они выносили приговоры тем, кто совершал дурные деяния. Существовало поверье, что через них с жителями деревни говорят мертвые, и кто были эти мужчины в масках, оставалось великой тайной. Этого нельзя было говорить женщинам, эту тайну можно было раскрыть только молодым мужчинам со свежими шрамами на щеках. И одним из них был мой отец. Но произошло ужасное! Однажды мужчина в маске подошел к моему отцу, когда тот шел один, и пообещал отвести его в особое место, где ему откроется тайна. Такова была традиция, и мой отец пошел с тем мужчиной. Но мужчина в маске был обманщиком. Он не был жителем деревни моего отца. Он был одним из Стрел. И он не отвел его в особое место. Он отвел его через лес к воде и продал шотландцу, который забрал его на свой корабль. Мой отец вырывался, лягался и отбивался, но он был всего лишь ребенком, а шотландец – взрослым мужчиной. Пичи тоже была на том корабле, и многие другие, все в цепях. Моего отца втолкнули к ним. Люди вокруг него горько плакали, оказавшись в таком презренном положении. Мой отец не плакал – так мне рассказывали. Он же не плакал, когда старейшины резали ему щеки ножами, и он не плакал на корабле, хотя плавание было очень долгим и трудным, и его страдания были неописуемы, и многие из них умерли в пути. Мой отец больше не видел ни родной деревни, ни матери, ни отца, ни сестер, ни братьев и никого из своих родичей. Тот корабль назывался «Царь Давид». Он приплыл в Бристоль, а оттуда – в гавань Кингстона на Ямайке, лишив меня жизни, которая меня ожидала.

Том шестой