Обман

«…Я в высшей степени озабочена вашим сообщением о болезни, распространившейся среди негров, в особенности тем, что вы, похоже, сильно обеспокоены состоянием Длинной Фебы и Хоуп Бенебы, ведь они, боюсь, входят в число самых старых негров, к которым мистер Эллетсон испытывал особую любовь… Я знаю, он всех их ценил и всегда желал, чтобы они получали надлежащую заботу в болезнях и в здравии и чтобы им были обеспечены по возможности наилучшие условия. Посему я умоляю вас проявить великодушие и продолжать гуманное обращение с ними и никогда не подвергать их наказаниям, если только вы не сочтете совершенно необходимым проявлять власть, вверенную вам. Я умоляю вас засвидетельствовать им мою любовь, и я твердо уповаю на то, что ваши добросердечие и гуманность будут соответствовать моим пожеланиям об их благополучии. Я весьма рада, что вы намеревае-тесь осуществить план водоснабжения плантации.

АЭЭ»

Боллард прочитал это письмо дважды и прикинул, во что все это ему выльется. Он знал, что Рутленда изгнали из Хоупа за то, что тот чересчур сильно отклонился от плана «гуманного обращения», наказав четырех молодых рабов за то, что они не убрали сахарный тростник в разгар сезона дождей. Ребята не до конца вырыли траншеи-хранилища, и, когда начался сезон дождей, эти хранилища затопило и весь урожай пропал. Позднее мальчишек нашли на провиантской делянке[95], где они ухаживали за своим урожаем. Рутленд выжег им уши. Некий неизвестный доброхот написал донос сентиментальным хозяевам Эллетсонам, и Рутленд потерял место. Его сменил Боллард, который ранее работал в невыносимых условиях на сентиментальную англичанку, неспособную отличить конфету-сосалку из тростникового сахара от обычного леденца.

2. Наказание

Если бы он хотел наказать Большую Джоанну, то ему бы следовало действовать осторожно. Она была либо на воскресном базаре, где продавала еду, либо в негритянской деревне, где даже здравомыслящий человек, оказавшись в этом лабиринте лачуг, сразу бы впал в отчаяние. Он работал в других хозяйствах, где негритянские поселения были разумно спланированы и дома стояли в строгом порядке, как казармы. В Хоупе негры жили в беспорядочно нагроможденных отдельных коттеджах, а главный дом, выстроенный еще испанцами, был почему-то вровень с прочими строениями и поэтому абсолютно бесполезен как наблюдательный пункт. Когда по утрам он глядел в затемненное окно своей спальни на коттеджи, пытаясь отыскать взглядом Джоанну, то видел только рощу, и теперь, стоя в этой чертовой роще, видел, как всегда, только многочисленные тропинки и многочисленные деревья. Резко остановившись, он рявкнул на Нансача, как будто молчаливый мальчуган укорил его в том, что они заблудились:

– Ну так что? Ты знаешь дорогу к Джоанне или нет?

Анасо мог бы дойти до Дереннеи с завязанными глазами. Он отлично ориентировался в лабиринте этих тропок, зная, куда ведет каждая, где тот или иной белый домишко и кто в нем живет. Он отличал коттеджи креолов от хижин африканских негров и знал, чьи плоты, сложенные из топляка, уже сгнили, а чьи были целехоньки, кто выращивал хлебное дерево и аки, а кто имбирь и авокадо и по какой цене их продавали на базаре по воскресеньям. Он знал, что хозяйство Дереннеи было самым большим и самым уважаемым, и не потому, что она носила очередного младенца от мистера Болларда – как думал и сам Боллард, – но потому, что она кормила три ветви своей семьи только тем, что выращивала у себя на огороде. Ее надел на продуктовой делянке был всегда возделан, давал хороший урожай и приносил прибыль.

– Что смешного, Богл?

Как не пожалеть мужчину, который не знал, где жила мать его собственного ребенка! Как не пожалеть мужчину, который даже не знал ее настоящего имени!

– О нет, мистер Боллард, ничего! Нам сюда!

Они стояли во дворе перед домом Джоанны. Никого: большинство сейчас были на базаре. На дальнем краю двора виднелись несколько старух в белых одеяниях и воскресных платках. Они стояли, облокотившись о забор, и глядели на Болларда.

– Иди туда, скажи, чтобы она вышла.

– Да, мистер Боллард.