Боллард вежливо улыбнулся. Он накрыл ладонью свой стакан, подавая Нансачу знак больше ему не наливать – в надежде, что его жест заставит и Тислвуда поступить так же. Но Тислвуд свой стакан поднял повыше и кивнул только, когда рома было налито до самых краев. Но даже будучи конченым выродком, этот человек упрямо вел дела и не желал ни в чем уступать:
– Так о чем я. Бери Цезаря и еще десяток таких же, как он, и четырех женщин, до следующего мая – и я буду настаивать на той же самой плате за их аренду. От твоих проблем с водой, Боллард, мне ни жарко ни холодно, да и цена была давным-давно обговорена. Никто из Бреднат-Пен не доставит тебе никаких проблем, это я тебе обещаю. Они твердо усвоили, что если из-за кого-то из них возникнут проблемы, то их башка сразу окажется на пике.
Боллард сидел напротив Томаса Тислвуда вот так, как сейчас, за ужином, в каждый сезон сбора урожая, раз в год, уже на протяжении добрых десяти лет. И никогда их застолья не доставляли ему никакого удовольствия. Про себя он считал этого деятеля умалишенным, и к тому же он вел дела из рук вон плохо, ведь насаживать головы провинившихся на пики – разве это значило хорошо вести дела? С безголовых работников какой прок? И он жалел этого горемыку. Фермерский сын из непонятно какой семьи, невоспитанный, сахар не производил, да и владел участком всего-то в сто шестьдесят акров, занятым под огороды рабов. Его основным источником дохода, похоже, были его тридцать два негра, которых он сдавал другим плантаторам в аренду, – причем многих из них он уже забил до полусмерти, – и это тоже не говорило о его умении вести дела. Его бы воля, он никогда бы не встречался с этим человеком, не выслушивал его байки, не смотрел бы, как он травил себя ромом. Но огромные размеры плантации Хоуп были ее главным активом – и главной обузой. Земля давала более обильный урожай сахарного тростника, чем имелось рук, способных его снимать. И в этом году, как и в прошлом, Тислвуд щедро сыпал ему сахар на раны.
– И я ему говорю: ну и что ты тут делаешь со своей елдой? Купаешь ее в ослином молоке?
От него воняло. Воротник его рубахи был черен от грязи. Все, что извергал его рот, было пропитано скабрезностью, похотливостью или дьявольской мерзостью, и он, казалось, совершенно забыл о настоящем и не обращал внимания ни на Мэри и Дейрдре, приносивших еду и уносивших объедки, ни на Нансача, который учтиво положил свиную отбивную ему на тарелку, ни на Большую Джоанну, прислушивавшуюся к их беседе и свирепо гремевшую посудой на кухне. Он мысленно опять вернулся в свое славное прошлое. Когда он работал надсмотрщиком на плантации Египет, где первая бригада[98]
работниц была его личным гаремом. К тому моменту, как Тислвуд с трудом поднялся из-за стола, весь перемазанный подливой и ошметками мяса, он еле держался на ногах. Пришлось вызывать Джоанну, чтобы она помогла ему дойти до его кареты. Богл открыл перед ним дверь. Боллард замер на крыльце, махая ему на прощание. Он, разумеется, заметил, как Джоанна что-то нашептывала Тислвуду на ухо. Но она так часто делала.6. Большая буря
В ту ночь разразилась большая буря, но она обошла Хоуп стороной и бушевала в основном в западной части острова, и только через десять дней до Хоупа дошли известия о страшных разрушениях в Бреднат-Пене, вызванных бурей. Огороды Тислвуда были полностью смыты с лица земли, вместе с его домом, и даже имение его друга Уэддерберна, жившего по соседству, было повреждено, ибо гнев Джоанны оказался неистов и не знал границ. Поползли слухи. Говорили, что те же самые слова, что Джоанна прошептала на ухо Тислвуду, она говорила всем бастардам Болларда перед их смертью. Кто-то клялся, будто видел, как она окунула свой большой палец в куриную кровь и нарисовала ею крест на шее у Тислвуда. Все это, конечно, была глупость несусветная, но глупость следовало обуздать. А иначе в мире воцарился бы хаос. И Болларду, как приверженцу фактов, ничего не оставалось делать, как снова наказать Джоанну, причем на сей раз публично, хотя, конечно, он не собирался ее убивать. Просчет! В Хоупе имена со временем ускользали от людей, и Большая Джоанна, как выяснилось, уже не была сильной, крепкой девушкой, как прежде.
7. Наследство